– Панчмейстер.
Она закатила глаза.
– Да уж, звание еще то. Если коротко, то он отвечает за вновь вступающих. Лапочка, ну сделай что-нибудь.
– Я с парнем только познакомился. Может, ему это и не интересно.
– Уверен, интересно, – сказал я, хотя вовсе не был ни в чем уверен. Во что я позволяю себя втянуть? И во что это мне обойдется? Но если это значит, что я буду проводить больше времени рядом с Лиз, ради этого я был готов в огонь идти. – Абсолютно. Мне определенно интересно нечто подобное.
– Хорошо. – Она победно улыбнулась. – В субботу вечером. При черном галстуке. Видишь, Джонас? Дело решенное.
Я тоже в этом не сомневался.
Первая проблема. У меня не было смокинга.
Я надевал смокинг один раз в жизни, взятый напрокат, бирюзовый, с темно-синими вельветовыми вставками, поверх плоеной сорочки, достойной пирата, и с галстуком на застежке с узлом размером с кулак. Идеально для выпускного бала в районной старшей школе Мерси с темой острова («Ночь в Раю!»), но не для рафинированной публики клуба Шпее.
Я хотел взять смокинг напрокат, но Лир переубедил меня.
– Твоя жизнь в смокинге только начинается, – объяснил он. – Тебе нужен, друг мой, боевой смокинг.
Магазин, в который он меня отвел, назывался «У Кизера» и специализировался на покупке и продаже одежды для торжественных случаев, достаточно дешевой, чтобы на нее можно было стошнить без зазрения совести. Огромное помещение, простецкое, как автовокзал, с побитыми молью головами зверей на стенах и настолько пропахшее нафталином, что у меня в носу защипало. Порывшись по огромным полкам, я выбрал себе простой черный смокинг, плоеную рубашку с желтыми пятнами в подмышках, коробку дешевых запонок и лаковые кожаные туфли, которые жали мне. В предшествующие вечеринке дни Джонас стал для меня чем-то средним между умудренным опытом молодым дядюшкой и собакой-поводырем. Смокинг я выбирал сам, однако он настоял на том, чтобы галстук и камербанд выбрал он. Перебрал десятки, пока не остановился на розовом шелковом галстуке с узором в виде крохотных зеленых ромбов.
– Розовый?
Надо ли говорить, что в Мерси, штат Огайо, такое никогда бы не прошло. Бирюзовый смокинг? Да. Розовый галстук – нет.
– Ты уверен насчет этого?
– Поверь мне, мы обычно так и делаем, – ответил Лир.
Вечеринка, как я понимал, будет чем-то вроде массового первого свидания. Члены клуба смогут приглядеть себе кого-нибудь среди новичков, которых называли «панчиз», петрушками. Меня тревожило, что я никого не могу пригласить с собой, но Джонас заверил меня, что мне даже лучше прийти одному. В этом случае, объяснил он, у меня будет возможность производить впечатление на целые эскадры девушек без пары, которых для такого случая специально приглашают из других колледжей.
– Затащишь пару в постель, и всё, ты принят.
Я рассмеялся абсурдности этого заявления.
– Почему всего пару?
– Я имел в виду одновременно.
Лиз я не видел с первого моего дня в Уинтроп Хаус. Мне это не казалось странным, поскольку она жила в Мэзере, намного дальше вдоль реки, и вращалась в более модных кругах. Тем не менее путем осторожных и вежливых расспросов я смог узнать несколько больше о ее общении с Джонасом. На самом деле они не были типичной гарвардской парочкой, но знали друг друга с детства. Их отцы жили в одной комнате в подготовительной школе, и их семьи не один год проводили отпуска вместе. Это показалось мне логичным. Задним числом я понял, что их словесные дуэли были больше похожи на разговор брата с сестрой, а не людей, у которых роман. Джонас заявил, что они многие годы на самом деле терпеть друг друга не могли, пока им не исполнилось по пятнадцать, когда им пришлось две недели провести вместе с родителями на островке у побережья Мэна, где их взаимная антипатия вдруг превратилась в то, чем являлась на самом деле. Они держали это в тайне от родных – Джонас даже сознался, что у него всё это вызвало ощущение сродни инцесту. Тайные свидания на летних каникулах в амбарах и лодочных сараях, пока родители напивались, сидя в патио. Они даже не считали это нормальными отношениями парня и девушки до тех пор, пока не оказались в Гарварде и не поняли, что, в конце концов, очень нравятся друг другу.
Это, по крайней мере отчасти, объясняло всю странность их отношений. Что еще, кроме долгой истории общения, могло бы связать между собой людей с фундаментально несовместимыми характерами и взглядами на жизнь? Чем больше я узнавал их обоих, тем больше я понимал, насколько же они разные. Они вращались в одном и том же обществе с детства, жили одинаковой жизнью в сельской местности и школах с проживанием, ездили в нью-йоркской подземке и парижском метро, лондонской «трубе», когда им исполнилось по двенадцать, но это совершенно ничего не говорило о том, что они за люди. Вполне вероятно, что двое других людей, свяжи их подобные обстоятельства, прожили бы рука об руку целую вечность. Здесь-то и кроется суть любви и сущность трагедии. Я еще не имел достаточной мудрости, чтобы понять это, и не обрел ее даже многие годы спустя. Однако мне кажется, что я с самого начала ощущал это и что это стало причиной моей привязанности, той силой, которая влекла меня к ней.
Настал день вечеринки. Дневные часы были лишь бессвязной преамбулой к ней, я не мог абсолютно ничего поделать. Нервничал ли я? Как чувствует себя бык, когда его ведут на арену, когда он вдруг видит орущую толпу и человека с плащом и шпагой? Джонаса весь день рядом не было, он куда-то ушел, и когда стрелка часов приблизилась к восьми, назначенному времени, он еще не вернулся. Типичный житель Среднего Запада, которым я еще тогда был, естественно, нервничал, в силу различия понятий, что значит опоздать, а что – нет. В девять тридцать, когда я наконец решил, что пора одеваться (втайне фантазируя, как девушка, что я и Лир будем делать это вместе), мое беспокойство начало переходить в злость. Похоже, что он позабыл о своем обещании и мне придется весь вечер провести, будто отвергнутому жениху, одевшись в смокинг и пялясь в телевизор.
Другая сложность заключалась в том, что я не умел завязывать галстук. Вероятно, мне бы в любом случае не удалось это сделать, так у меня дрожали руки. Вставить запонки для меня было всё равно что заправить нитку в иголку молотком. Я возился десять минут, не меньше, ругаясь хуже сапожника, вставляя их в нужные отверстия, и по завершении процесса мое лицо было мокрым от пота. Я вытер его дурно пахнущим полотенцем и оглядел себя в ростовом зеркале на двери ванной, надеясь, что меня это воодушевит. Я был неприметным парнем, ничего особенного, правда, подтянутым от природы и без особых изъянов. Мой нос всегда казался мне слишком большим, руки – слишком длинными, волосы – слишком густыми. Однако лицо и фигура, которые я узрел в зеркале, показались мне не слишком уж безнадежными. Облегающий черный костюм, блестящие туфли и накрахмаленная рубашка, даже розовый камербанд не смотрелись на мне неестественно. Я сразу же пожалел насчет бирюзового костюма, который надевал на выпускной; откуда мне было знать, что простой черный костюм может придать твоему облику такое благородство? Я впервые позволил себе подумать, что я, простой парень из провинции, смогу спокойно войти в двери клуба Шпее, и при этом не завоет сигнал тревоги.
