– И это я тоже знаю, да.
Она запрокинула голову и уперла руки в бедра.
– Боже. Как же можно было быть такой слепой? Это же было совершенно очевидно.
– Не сделаешь одолжение, а?
– Шутишь, что ли?
– Пусть Джонас ничего не узнает.
Она горько усмехнулась:
– О, поверь мне, последнее, что мне надо, так это влезать во всё это. Это твоя проблема.
– Думай, что хочешь.
– И что ты хочешь, чтобы я им сказала? Раз уж мне придется быть долбаной вруньей.
Я на мгновение задумался.
– Мне всё равно. Родственник заболел. На самом деле без разницы.
– Только скажи мне, ты хоть раз обо мне подумал со всем этим? Я хоть раз тебе на ум пришла?
Я не знал, что и ответить.
– Чтоб тебя, – сказала она и решительно пошла прочь.
Я опустился в кресло. Водитель что-то писал на листке бумаги, закрепленном на планшете. Глянул на меня в зеркало заднего вида.
– Жесть, приятель, – сказал он. – Поверь мне, я такое проходил.
– Спасибо, но я не в настроении говорить.
Он швырнул планшет на торпедо.
– Я всего лишь пытался быть вежливым.
– Ну, не стоит, – ответил я.
И мы поехали.
19
Я оставил всех.
Я не пришел на выпускную церемонию. Вернувшись в Кембридж, я собрал вещи, которых за три года так особо и не скопилось, и позвонил на кафедру биохимии университета Райса. Из всех курсов, на которые меня пригласили, у этого было главное достоинство – я имел возможность оказаться как можно дальше отсюда, в городе, о котором я не знал ровным счетом ничего. Это была суббота, поэтому пришлось оставить сообщение на автоответчике. Да, сказал я, я к вам приеду. Подумал, не оставить ли тут мой смокинг. Может, следующему жильцу он пригодится. Но это показалось мне слишком вздорным поступком и слишком символичным. В конце концов, я всегда смогу выбросить его позже. Перед домом уже стояла взятая напрокат машина. Когда я закрыл чемодан, зазвонил телефон, но я не стал снимать трубку. Отнес вещи вниз, сдал ключи в администрацию Уинтроп Хаус и уехал.
Я приехал в Мерси посреди ночи. Такое впечатление, что я не был здесь целое столетие. Я лег спать в машине и проснулся утром от стука в стекло. Это был мой отец.
– Что ты здесь делаешь?
Он был одет в банный халат; вышел на улицу, чтобы взять из ящика воскресные газеты, и увидел машину. Он сильно постарел, так, как бывает с людьми, которые перестают заботиться о своей внешности. Небритый, изо рта плохо пахнет. Я пошел в дом следом за ним. Внутри всё выглядело зловеще, точно такое же, как и раньше, но пахло пылью и несвежей едой.
– Есть хочешь? – спросил он. – Я собирался хлопьев поесть, но, думаю, у меня несколько яиц есть.
– Всё нормально, – ответил я. – Я на самом деле ненадолго. Просто хотел поздороваться.
– Давай, что ли, кофе сварю.
Я ждал его в гостиной. Думал, что буду нервничать, но этого не случилось. Я на самом деле вообще почти ничего не чувствовал. Отец вернулся с кухни с двумя кружками кофе и сел напротив меня.
– Ты вырос, – сказал он.
– На самом деле рост тот же. Может, ты уже подзабыл.
Мы выпили кофе.
– Ну, как дела в колледже? Слышал, ты только что защитился. Они мне ведомость прислали.
– Да, всё хорошо, спасибо.
– И это всё, что ты хочешь мне сказать?
В его тоне не было недовольства, только интерес.
– По большей части, – ответил я, пожимая плечами. – Влюбился. Но ничего из этого не вышло на самом деле.
Он на мгновение задумался.
– Полагаю, ты хотел бы мать навестить.
– Это было бы хорошо.
Я попросил его остановиться у бакалеи, чтобы купить цветы. Цветов у них было немного, только ромашки и гвоздики, но я решил, что матери уже всё равно. Попросил девушку-кассира сделать букет с зеленью, чтобы это выглядело получше. Мы выехали из города. Внутренности отцовского «Бьюика» были забиты упаковками от фастфуда. Я поднял макдоналдсовский пакет, и из него вывалились засохшие ломтики картошкифри.
– Не стоит тебе такое есть, – сказал я.
Мы доехали до кладбища, припарковались и пошли пешком. Стояло чудесное утро. А мы шли мимо раскинувшегося моря могил. Надгробный камень матери стоял в той зоне, где хоронили кремированных. Здесь памятники были поменьше и стояли почаще. На ее камне было лишь имя, Лорейн Фэннинг, и цифры. Ей было пятьдесят семь.
Я положил цветы и сделал шаг назад. Задумался о прежних днях, о том, как мы были вместе, о том, каково было быть ее сыном.
– Здесь не так уж плохо, – сказал я. – Думал, хуже будет.
– Я с тех пор так и не приходил. Хотя, наверное, надо было. – Отец тяжело вздохнул. – Я реально всё испортил. Знаю это.
– Ничего, всё уже кончилось.
– Я на куски рассыпаюсь. Диабет, давление выше крыши. Забывать всё стал. Вчера вот надо было пуговицу на рубашку пришить, так забыл, куда ножницы положил.
– Значит, сходи к врачу.
– Это слишком серьезное дело.
Он помолчал.
– Девушка, в которую ты влюбился. Какая она?
Я немного задумался.
– Умная. Красивая. Немного язвительная, но не злая. Не хватило сущей мелочи.
– Наверное, так и должно было случиться. Как это было с твоей матерью.
Я поднял взгляд к весеннему небу. В семистах милях отсюда, в Кембридже, скоро начнется выпускная церемония. Интересно, что подумают обо мне мои друзья.
– Она тебя очень любила.
– И я ее тоже любил.
Я посмотрел на него и улыбнулся.
– Хорошо здесь, – сказал я. – Спасибо, что привел меня.
Мы вернулись домой.
– Если хочешь, я могу приготовить твою комнату для тебя, – сказал отец. – Я оставил там всё, как было. Единственное, наверное, не слишком чисто.
– На самом деле мне надо ехать дальше. У меня впереди долгая дорога.
Его лицо стало немного печальным.
– Что ж. Тогда ладно.
Он проводил меня до машины.
– Куда едешь?
– В Техас.
– И что там?
– Техасцы, наверное. – Я пожал плечами. – Буду дальше учиться.
– Деньги нужны?
– Они мне стипендию дают. У меня всё нормально будет.
– Ну, если понадобятся, дай мне знать. Я всегда помогу.
