Настала моя очередь, и меня позвали. Окружающие улыбались и подмигивали. Я уселся – на доску, которую поставили на хромированные подлокотники кресла, – а цирюльник, взмахнув пеньюаром, как тореадор плащом, накинул его на меня, как на статую, которую должны снести, и обмотал мне шею туалетной бумагой. И тут я заметил зеркала. Одно на стене передо мной, одно позади, и в них мои лица отразились, уходя в бесконечность. От этого я вдруг почувствовал экзистенциальную тошноту. Бесконечность. Я знал это слово, но мир детства конечен и отчетлив. Поглядеть в сердцевину бесконечности, увидеть собственное отражение, размноженное миллион раз – это зрелище повергло меня в глубокое замешательство. Тем временем цирюльник жизнерадостно принялся за свое дело, не переставая беззаботно болтать с моим отцом на разные взрослые темы. Я решил, что надо полностью сосредоточиться на первом отражении, что это как-то поможет отвлечься от остальных, но получилось наоборот. Я еще четче осознал бесконечное множество моих образов, скрывающихся за ним. Бесконечность, бесконечность, бесконечность.
Но потом случилось и кое-что еще. Мое замешательство прошло. Роскошная обстановка заведения, тихое пощелкивание ножниц у шеи – всё это погрузило меня в восхищенный транс. Я вдруг кое-что понял. Я не просто нечто малое и единичное. На самом деле я множественен. Продолжая вглядываться, я будто начал находить в этой бесконечности моих друзей маленькие различия. У одного глаза чуть ближе посажены, у другого уши чуть выше, третий сидит чуть ниже. Чтобы проверить мою теорию, я решил слегка пошевелиться – скосил взгляд туда-сюда, сморщил нос, моргнул сначала одним глазом, потом другим. Каждая из версий меня отозвалась на это, но тем не менее я различил крохотную задержку, кратчайший промежуток времени между моим действием и тем, как его повторяли мои бесчисленные отражения. Цирюльник сказал мне, что, если я буду вертеться, он мне может случайно ухо отстричь – ответом на что был дружный мужской смех, – но его слова не возымели эффекта, настолько я был погружен в свое открытие. Это стало чем-то вроде игры. Фэннинг сказал – высунь язык. Фэннинг сказал – подними один палец. Какая восхитительная власть! Ладно, сынок, сказал отец, хватит капризничать. Но ведь я не капризничал. Напротив. Еще никогда я не чувствовал такого воодушевления.
Жизнь лишает нас подобных чувств. День за днем эти неуловимые детские радости пропадают из нашей жизни. И лишь любовь, лишь одна любовь снова делает нас самими собою, или, по крайней мере, нам так кажется. Но и ее жизнь забирает у нас. Что остается, когда не остается любви? Камень и веревка.
Я умирал вечно. Вот что я хотел сказать. Я умирал, как умираешь и ты, моя Алиша. Это тебя я увидел в зеркале тем утром, в детстве, много лет назад. Это тебя я вижу сейчас, когда хожу по этим улицам, сделанным из стекла. Есть любовь, рождающаяся из надежды, и есть любовь, рождающаяся из печали.
Я любил тебя, моя Алиша.
Теперь ты ушла. Я знал, что этот день настанет. Выражение твоего лица, когда ты решительно вышла в зал. Да, в нем был гнев. Сколь зла ты была на меня, как сверкал в твоих глазах огонь, ты чувствовала себя преданной. Слова срывались с твоих губ, исполненные праведного гнева. Мы так не договаривались, сказала ты. Ты сказал, что оставишь их в покое. Но ты знала, как и я, что мы не можем этого сделать. Наше предназначение предопределено. Надежда ничто, лишь пресная сладость на языке, если не подкреплена вкусом крови. Что мы, Алиша, как не лабиринт испытаний, через который должно пройти человечество? Мы нож этого мира, зажатый в зубах Бога.
Прости меня, Алиша, за мой скромный обман. Ты сама помогла мне в этом. В защиту свою скажу, что я не лгал. Я бы сказал тебе, если бы ты спросила; ты верила потому, что хотела верить. Ты могла бы спросить и себя. Кто, моя дорогая, за кем следил? Кто был наблюдателем и кто был наблюдаемым? Ночь за ночью ты рыскала по тоннелям, будто училка, считающая всех по головам. Если честно, твоя несообразительность меня немного разочаровала. Неужели ты действительно поверила, что все мои дети здесь? Что я мог вести себя настолько беспечно? Что я соглашусь бессмысленно терпеть целую вечность? Я ученый, я методичен во всем; мои глаза повсюду, они видят всё. Мои потомки, мой Легион. Я хожу там, где ходят они, я скитаюсь в ночи, я вижу всё, что видят они, и что же я узрел? Огромный город, беззащитный, практически брошенный. Небольшие города и фермы, расползающиеся по земле. Человечество, растекающееся по землям, разрастающееся. Они забыли нас, их умы заняты обычными заботами. Какая погода будет? Что надеть на танцы? За кого замуж выйти? Не завести ли ребенка? Как я его назову?
Что ты скажешь им, Алиша?
Небеса играют со мной. Я обрету свое удовлетворение. Я слишком долго ждал этого спасителя, этой Девочки Из Ниоткуда, этой Эми НЛС. Она искушала меня своим молчанием, своим безграничным расчетливым спокойствием. Чтобы выманить меня, вот на что она надеялась. Что ж, она получит это. Я знаю, что ты думаешь, Алиша. Конечно же, я должен был бы ненавидеть ее за смерть моих плебеев-товарищей, моей Дюжины. Вовсе нет! Тот день, когда она противопоставила себя им, был одним из счастливейших дней моего долгого и печального изгнания. Ее жертва была великолепна. Благословлена Богом, безо всякого сомнения. Она дала мне – смею ли я так сказать – надежду. Без альфы не будет и омеги. Без начала не будет конца.
Приведи ее ко мне, сказал я тебе. Я враждую не с человечеством, это просто выкуп ради благородной цели. Приведи ее ко мне, моя дорогая, моя Лиш, и я пощажу остальных.
О, я не питаю никаких иллюзий. Я знаю, что ты сделаешь. Я всегда знал это, но от этого не стал любить тебя меньше, напротив. Ты – лучшая часть меня, и каждый из нас должен сыграть свою роль.
И вот этот день, долгожданный. Кто тут король, чью совесть мы должны заарканить? Я ли это, или кто-то другой? Должен ли творец быть тронут настолько, чтобы пожалеть свое творение? Скоро мы узнаем это. Сцена уже готова, свет в зале гаснет, актеры заняли свои места.
И пусть это начнется.
IV. Похищение
Я допускаю, впрочем, что в составе Двенадцати присяжных могут быть Один иль два преступника похуже, Чем подсудимый.
Шекспир
«Мера за меру»
Май 122 г. П. З.
34
– Внимание, глуши моторы.
4.40 утра. Последние полсотни метров они шли к берегу на веслах, а затем вытащили баркасы на песок. В паре сотен метров на юг в небе отражался колеблющийся свет горящего бутана. Майкл проверил винтовку, передернул затвор пистолета и убрал его в кобуру. Все остальные сделали то же самое.
Они разбились на три группы и побежали по песку. Отряд Рэнда возьмет на себя дома рабочих, отряд Вейра – радиорубку и пост управления. Группа Майкла, самая большая, выйдет навстречу Гриру и захватит казармы Армии и оружейную. Вот там придется пострелять.
Майкл прижал радиопередатчик ко рту.
– Луций, ты на позиции?
