Морган сглотнул. Теперь у него уже не вызывало сомнений, что Сненнек намного лучше умеет лазать по скалам, чем сам Морган даже во времена далекого детства. И он уже знал точно, что, если не случится ничего ужасного, Сненнек доберется до вершины башни. Ладони у Моргана стали влажными, несмотря на то, что вечер выдался прохладным.
«Ты глупец, принц Морган, – сказал он себе. – Ты пьяница и глупец. Все, что говорили дедушка и бабушка, правда».
На самом верхнем этаже Сненнек отклонился от своего курса сильнее, чем ожидал Морган, и он сообразил, что маленький тролль использует каменные подоконники черных пустых окон, чтобы приступить к последней части подъема. В какой-то момент, когда Сненнек задом перемещался вдоль нижней части окна, цепляясь пальцами за выступающий сверху камень, что-то, как показалось Моргану, потянулось из темноты между его ног, чтобы схватить тролля. Морган ахнул, сердце быстрее забилось у него в груди, но он почти сразу понял, что это всего лишь тень, появившаяся из-за неровных камней окна.
«Глупец, – выругал он себя. – Все и без того паршиво, а ты еще придумываешь призраков».
И все же ему было трудно забыть детские истории о Прайрате, лысой голове Красного Священника и его жестоком лице, а также стуке его сапог, когда он разгуливал в башне по ночам. Отец Прайрата был демоном, так утверждали некоторые истории, и умел разговаривать с мертвыми.
Сненнек добрался до края крыши, и теперь над ним виднелся лишь невысокий купол, накрывавший верхнюю часть башни. Тролль перевалился через край – мгновение его ноги болтались в воздухе, как у лягушки, прыгающей в воду, – а потом исчезли. Морган стоял и смотрел вверх, а сердце отчаянно колотилось у него в груди.
Через несколько мгновений появилась голова Сненнека, темный узелок, залитый лунным светом.
– Я завязал веревку! – крикнул он вниз, и Морган едва различил его голос из-за большого расстояния.
А через мгновение Морган увидел, как разворачиваются кольца серебристой веревки. Ее конец несколько мгновений раскачивался и остановился на высоте стены.
Сненнек что-то сказал, но на этот раз Морган не расслышал его слов, а тролль скрылся за краем крыши.
Что он сказал? Чтобы Морган лез вверх и присоединился к нему? Или что-то другое? Может быть: «Это опасно. Оставайся на месте. Я спускаюсь».
Но в таком случае где он?
Морган ждал. И ждал. И ждал.
Луна скользнула за тучи и спряталась. Мех с кангкангом находился совсем рядом и, казалось, звал Моргана сладким, несущим покой голосом. Еще несколько глотков, и ему станет все равно. Он может остаться здесь, прилечь и поспать, а потом кто-нибудь придет и обо всем позаботится. Сненнек спустится с башни, или Квина вернется со стражниками или со своим отцом.
Или с моими дедушкой и бабушкой…
Морган принялся расхаживать взад и вперед, чувствуя, как ночь прогоняет опьянение, оставляя лишь отвратительный холод. Как он может ждать, когда кто-нибудь придет? Он дал слово, обещание принца. Он заставил – да, заставил – тролля забраться на опасную башню. Может быть, Сненнек лежит там, он поскользнулся или споткнулся в темноте и сильно ударился? А что, если маленькая Квина заблудилась в лабиринте коридоров и переулков в сердце древней цитадели? И тогда никто не придет и никто ничего не станет делать, за исключением самого Моргана. Он должен забраться на башню.
«Возможно, именно это и означали гадальные кости Сненнека, его Черная расселина и Противоестественное рождение? И я никогда не стану королем из-за того, что упаду с башни и умру?»
Лунный свет освещал свисавшую веревку, казавшуюся серебристой на фоне темного камня и слегка раскачивавшуюся под легким ветерком.
Морган вытер руки об одежду, наклонился, взял пригоршню земли и тер ладони до тех пор, пока они не стали сухими. Подъем предстоял нелегкий даже и без потных рук.
* * *
Добраться до того места, где болтался конец веревки, оказалось не так трудно, как опасался Морган. Фасад не обновляли много лет, и расстояния между камнями стали широкими. Один или два раза ему пришлось доставать из-за пояса нож и счищать старую штукатурку, чтобы получить достаточный упор для руки или ноги, но только оказавшись у конца стены, Морган понял, в какое тяжелое положение попал.
Он не доставал до веревки всего несколько дюймов, и ему требовалось слегка подпрыгнуть, чтобы ухватиться за нее. Из чего следовало, что в случае неудачи он рухнет на камни мостовой. Пока он находился всего лишь на втором этаже, такое падение его наверняка не убило бы, но он не сомневался, что вполне может сломать руки или ноги.
Теперь Морган глубоко сожалел о своей глупости. Несмотря на то что первая часть подъема оказалась не слишком трудной, кангканг полностью выветрился у него из головы. Во всяком случае, так ему казалось – впрочем, когда он посмотрел вниз и обнаружил, что камни мостовой раскачиваются под ним, словно лежат на дне ручья с быстрым течением, он уже не был так в этом уверен.
Наконец ему удалось найти удобную опору для одной ноги, и он сумел подняться выше – теперь конец веревки находился всего на расстоянии одной ладони. Он вытер руки об одежду, вознес молитву сначала к святому Риаппу, затем к святому Сутрину и напоследок к Элизии, матери Эйдона, надеясь на любую помощь, которую только мог получить. А потом, боясь передумать, приподнялся на цыпочки и прыгнул вперед и вверх, чтобы ухватиться за веревку.
Морган сумел ее достать и удержаться, но в тот момент, когда он облегченно вздохнул, веревка начала раскачиваться, точно отвес, и он ударился о каменную стену башни. Ему пришлось приложить все силы, чтобы не выпустить ее из рук, и несколько мгновений он висел на ней, точно больная обезьяна, цепляющаяся за ветку.
Вскоре он почувствовал, что его хватка слабеет, и ему пришлось искать ногами упор в трещинах стены. Наконец ему это удалось, но теперь он висел под углом к стене башни, и почти весь его вес приходился на руки. Он стал понемногу подниматься вверх и сначала даже почувствовал некоторую уверенность, когда сумел добраться до верхней части второго этажа, упираясь ногами, когда приходилось перехватывать веревку руками. Но когда у него сорвалась нога, он снова начал раскачиваться, однако все-таки исхитрился найти новую трещину и на некоторое время замер, стараясь восстановить дыхание.
Довольно скоро он поднялся на такую высоту, что у него уже не осталось сомнений: если он сорвется, то разобьется насмерть. Кроме того, он начал опасаться, что не сможет использовать веревку до конца – плечи у него горели от напряжения, пальцы сводила судорога. Он принялся поносить себя последними словами – если бы его учителя их услышали, у них из орбит повылезали бы глаза и они бы поспешили в церковь.
«Остается только одно, – сказал он себе. – Сделать это так же, как тролль».
Отказаться от веревки – и тогда ноги смогут принять на себя половину нагрузки.
«Добрый Эйдон, храни меня, ведь, если я умру, что подумают люди? Они решат, что я идиот. Конечно, так и случится. И они будут правы».
