Она слегка повернулась, чтобы посмотреть на него.
– У тебя много настоящих друзей.
– Ну, друзья при дворе не могут быть настоящими. Их совсем немного, таких, как Джеремия и Эолейр, которые знали меня до того, как нас посадили на трон…
– Меня не посадили на трон, не забывай, что я дочь короля.
– Расслабься немного, любимая. Со времен Крексиса Козла, убившего Искупителя, у нас не было более непопулярного монарха, чем твой отец. Правда состоит в том, что ни один из нас не должен был получить трон. Он принадлежал Джошуа, брату твоего отца, который воевал против него и который передал его нам. – Саймон протянул руку и нежно погладил волосы Мириамель. – Впрочем, все это уже не имеет значения. Я хочу снова увидеть ситхи. Я не знаю почему, но мне кажется, что в противном случае я никогда не буду цельным. Мир, который мы знали во времена нашей юности, исчез, однако ситхи остались. Ты не видела Джао э-тинукай’и, но, поверь мне, на свете нет ничего подобного. Даже величайшие города, построенные ситхи, нельзя с ним сравнить. Он как песня, история… – Он не смог закончить предложение и смолк.
– И какое отношение это имеет к Моргану? Он не знает ситхи и, скорее всего, не испытает таких же, как у тебя, чувств, если встретится с ними. Он будет жаловаться, что они не знают смешных песен, а их женщины слишком старые. – Неожиданно она рассмеялась. – Полагаю, ему будет совсем непросто соблазнить женщину, прожившую тысячу лет.
– Да, наверное. – Саймон закрыл глаза. От звезд на пологе у него начала кружиться голова, и только сейчас он понял, как сильно устал. – Бог дает нам короткую жизнь, Мири. Мне повезло, Бинабик, Джелой, Адиту, Джирики и больше всех Моргенес научили меня видеть дальше очевидного. Я пытаюсь не забывать их уроков. А у Моргана таких наставников не было.
– Тогда стань для него таким учителем, Саймон. Не отсылай его прочь. Ситхи уже не такие, как прежде. Они не возьмут его к себе и не станут учить.
– Но в этом все дело, Мири. Ты права. Ситхи стали другими, или нам кажется, что они изменились. Мир не таков, каким он был в дни нашей молодости. Мы пытались наставлять Моргана, но он нас не слушал, поэтому должен учиться сам. До сих пор он мог исследовать только маленький кусочек мира и вел себя как принц. Стоит ли удивляться, что он видит не дальше дна своей кружки!
– Ты не можешь заставить его стать таким, как ты, Саймон.
– А я и не хочу этого. Он должен сам познавать мир. Конечно, не в одиночку. Эолейр – один из самых добрых и мудрых людей из всех, кого я знаю. И не забывай, спутниками Моргана будут еще и тролли. Я знаю, что Бинабик и Сискви не допустят, чтобы с ним случилось что-то плохое, если будет хоть какой-то шанс избежать несчастья.
– Не надо, Саймон. Не будь таким доверчивым. Бог не спас Джона Джошуа, несмотря на наши молитвы.
– Я верю в то, что вижу, Мири. Вот почему Морган нуждается в переменах. Он вырастет и увидит мир, часть которого понятия не имеет, что нужно ему кланяться, баловать его и прощать, когда он плохо себя ведет. Что стало бы с тобой, если бы ты никогда не покидала Мермунд? Если бы провела всю войну Короля Бурь в замке, узнавала новости только от слуг, которые не хотели бы тебя огорчать? Если бы ты никогда не испытала свое мужество?
– Многие чувствовали бы себя счастливее, если бы я именно так себя вела, – с горечью сказала Мириамель. – Они называли меня мужеподобной. И ведьмой за то, что я коротко подстригла волосы и носила мужскую одежду.
– Только не я, – сказал Саймон, но он уже не мог больше бороться с зевотой. – Я называл тебя безупречной. А еще «моя любовь».
Она подвинула голову немного выше, и ее губы оказались рядом с его ухом. Даже после стольких лет ее теплое дыхание заставило его вздрогнуть.
– Спи, – сказала она. – Ты устал, а завтра будет трудный день. – Она поцеловала его. – Но не думай, что ты сумел исцелить мои горести или усмирить гнев.
– Я даже не мечтал.
Сон уже завладел им, и сейчас он радовался, что ему больше не снятся сны. Саймон больше не хотел видеть смертельно опасных голубых глаз, не хотел чувствовать древний холод, который не мог забыть.
Он стучал, стучал так громко, что его наверняка слышал весь замок, но тяжелая дверь оставалась закрытой – массивный прямоугольник из темного дерева. Он стучал до тех пор, пока не заболели костяшки пальцев, но никто ему не отвечал.
– Отец! – Его голос был высоким и дрожащим, он почти плакал, но знал, что этого делать нельзя – принцы не льют слез. – Отец, ты здесь? Почему ты не отвечаешь?
В тот момент, когда он собрался отвернуться, как делал множество раз, дверь бесшумно приоткрылась, и образовалась щель шириной в ладонь. Он смотрел на нее. Сердце у него в груди колотилось так же громко, как только что костяшки пальцев по дереву, словно кто-то продолжал стучать. Каким-то образом он знал, что отец стоит по другую сторону, ждет и слушает. Его отец наконец открыл дверь. Он ждал сына.
Но он же мертв, – сообразил Морган, и внутри у него все сжалось от ужаса. Дверь снова стала открываться внутрь, но там была лишь темнота. – Нет, мой отец мертв. Он мертв уже много лет – я не хочу его видеть так!..
Он сел, весь мокрый от пота, запутавшись в одеяле, на смутно знакомой постели рядом с теплым стройным телом девушки, лежавшей рядом. Стук продолжался.
– Ваше высочество! – кто-то звал с другой стороны двери, и он узнал голос Мелкина, своего оруженосца. – Пожалуйста, ваше высочество, откройте! У меня для вас послание!
– Клянусь проклятым Деревом! – выругался Морган, пытаясь успокоить отчаянно бьющееся сердце. Какой прок в крепкой выпивке, если она не может защитить от кошмаров? В особенности от старого ужаса, который так долго его преследует. Самого худшего из всех. – Во имя Эйдона, уходи! – крикнул Морган, застонал и повернулся на бок.
Он попытался накрыться одеялом с головой, но молодая женщина-риммер начала возмущаться, что оно ее душит, и оттолкнула одеяло в сторону. Эти вполне обычные звуки рассеяли мрак, заполнявший мысли Моргана.
Как звали девушку? Свана. Лебедь. На самом деле очень подходящее имя. У нее были совсем светлые, почти белые волосы, а еще длинные, изящные руки и ноги. Во всяком случае, так ему показалось вчера, когда он хорошенько набрался. Сейчас, в ярком дневном свете, он не хотел на нее смотреть.
Стук в дверь возобновился.
– Ваше высочество, пожалуйста, не засыпайте снова! Вас требуют король и королева!
Морган застонал. Челюсть у него все еще болела после удара, который он получил на крыше башни, а мозг находился в таком отвратительном состоянии после выпитого накануне вина, что он бы с радостью согласился, чтобы ему отрубили голову на Рыночной площади. Но вместо этого ему, больному, придется выбираться из теплой постели – впрочем, если честно, никто не заставлял его так напиваться вчера вечером, – чтобы его отругали перед всем двором за катастрофическую историю с Башней Хьелдина.
