– Ну, типа того.
Михаил чувствовал, как медленно нарастающий гнев разгорается все сильнее, поинтересовался сквозь зубы:
– Может, хватит темнить?.. Зачем мы здесь?.. Если портал… в другом месте?
Глава 5
Азазель бросил быстрый взгляд на Бианакита и Обизат, те сразу прислушались. Помалкивают, но за милю видно, что поддерживают Михаила целиком и полностью.
– В другом круге преисподней? – спросил Азазель. – Это ты хотел сказать?
– Да, это!..
– Дисциплинка, – сказал Азазель, – у вас, товарищ Мишка, страдает. Страдает и мучается. Но чем меньше она о нашей операции знает, тем лучше. Потому что слабенькая.
Михаил огляделся.
– А кто подслушает? Мы одни в бескрайнем болоте!
Азазель хмыкнул, щелкнул пальцами. В десяти шагах из грязи медленно поднялся горб размером с крышу землянки. Слизь и потоки грязи поспешно устремились обратно в болото, но Михаил сразу рассмотрел в двух глубоких щелях глаза, что уставились в них с лютой злобой.
Бианакит и Обизат сразу ухватились за автоматы, Азазель сказал строго:
– Но-но, что с вами?.. Милая такая зверушка, детеныш… А вот его маме лучше не попадаться.
Бианакит сказал Обизат поспешно:
– Не подходи к краю!
Она ответила с испугом:
– В этой грязи и не видно, где глубоко… а где очень глубоко.
– Ты чистая девочка, – сказал Азазель, – а вот Мишка грязь чует издали! Верно, товарищ Миша?
Михаил не понял, в чем Азазель его уел, хотя вроде бы похвалил за чуткость, но все равно издевка в голосе чувствуется, на всякий случай нахмурился.
– Это ты поэт-политик, – ответил он, – потому должен чуять грязь. Тем только и хорош, как проводник через болото.
– Боевая ничья, – сказал Азазель безмятежно. – Не отставайте!.. Не одобряю, когда на моих глазах пожирают соратников. Хотя иногда бывает интересно. Забавно, в смысле. А вы как насчет веселья и чистой детской радости?
Михаил нахмурился, смолчал, в уедании один другого с Азазелем тягаться бессмысленно, всех переуест.
Бианакит сказал вдруг:
– Что мы ищем?.. Какие-то определенные места?
– Точно, – сказал Азазель. – Определенные.
– Можно спросить, какие?
– Спросить можно, – ответить Азазель, остановился, огляделся, – могу даже ответить… Впрочем, сперва проверим вон то местечко, что на редкость сухое, хоть и на краю болота.
Михаил, уже рассерженный и даже злой, шел молча, напоминая себе, что и сам, когда водил группы на крайне щекотливые задания на территории противника, далеко не все сообщал даже тем, кто идет рядом.
То местечко, о котором сказал Азазель, приближается с каждым шагом, массивный утес, настоящая гора с остроконечной вершиной.
Михаил начал верить, что если кто-то и отыскал для себя убежище в этом гниющем и отвратительном мире, то, скорее всего, это здесь, на каменистом плато, хоть и покрытом по краям слизью, но сама гора смотрится сухой и чистой, насколько может быть чистой в этом влажном и липком воздухе.
Подходя ближе, увидел вытоптанное место перед входом в пещеру, массу обглоданных костей крупных и мелких животных, но человеческих не углядел, хотя высматривал старательно.
Азазель бросил в его сторону насмешливый взгляд.
– Что-то ты просветлел ликом, Мишка. Азарт близкой схватки?.. Оби, видишь, какой твой повелитель жадный до драки?.. Ему бы только убивать да грабить…
Обизат радостно подтвердила:
– Да, он как бехем рыкающий, грозен и нещаден!
Бианакит добавил очень серьезно:
– А еще красив и величественен, как нильский крокодил или большая горилла, чей рык подобен грому!.. А еще что-то типа орла, выпускающего когти на мышь…
Михаил взглянул на него с подозрением, не заразился ли суровый воин глупым чувством юмора от Азазеля, но лицо Бианакита оставалось абсолютно строгим и без тени эмоций.
– Без меня ни звука, – предупредил Азазель. – И драку начинаю только я. Всем за мной, но на дистанции! Поняли, квириты?
Не слушая их голоса, повернулся и пошел в темную пещеру быстро и уверенно, словно в свое жилище.
Михаил с Бианакитом и Обизат поспешили следом, опустив его на три-пять шагов, Азазель не сказал же, на какой дистанции, а идти ближе – это оттаптывать пятки.
Ход быстро расширился. За ближайшим поворотом распахнулась большая пещера, в своде крупная щель, через которую падает красноватый зловещий свет.
В центре пещеры крупные глыбы черного камня, среди них застыл в позе глубокого раздумья и полулежа крупный демон в два человеческих роста, массивный, руки толстые, голова почти квадратная с двумя короткими рогами по бокам.
Михаил разглядел на левой скуле глубокий шрам, что перепрыгнул через глазную впадину на бровь, развалив толстый костяной навес пополам, молча подивился оружию, что нанесло такую жестокую рану, после которой шрам так и не рассосался за сотни лет.
Азазель надел самую чистосердечную улыбку и заговорил дружелюбнейшим голосом:
– Приветствую могучего сына Сатана!.. Хорошо выглядишь, Кайдо!
Великан оглядел его с головы до ног.
– Я тебя знаю?
– Откуда? – изумился Азазель. – Я прост и мал, обожаю уединение и не выношу толпы… Имя у меня простое, Азазель, и я…
– Слыхал, – прервал Кайдо без всякой приязни. – Наверное, нет таких, кто о тебе не слыхал, возмутитель спокойствия и зачинщик войн. Обожаешь уединение, говоришь?
– Да, – подтвердил Азазель. – С недавнего времени. Когда-то не понимал, как это можно уединяться, когда в толпе шумных друзей веселее, а потом как по голове стукнуло… Или постепенно? В общем, вдруг решил, а что хорошего в бесконечных драках, войнах и переделах власти?.. Все одно и то же, одно и то же. Подумываю, есть же на свете что-то вечное, к чему нужно стремиться?.. Пока не нашел, а хотелось бы…
Кайдо смотрел на него испытующе.
– Что, правда?
– Правда, – подтвердил Азазель, не моргнув глазом. – Думаю, то ли я вырос, то ли мир поглупел…
Но мир вроде бы все такой же, значит, это что-то со мной…
Михаил задержал дыхание, видя, как преображается лицо гиганта. Злость и недоверие уступили место сдержанному любопытству, а в глубоко сидящих глазах проступило нечто вроде интереса.
– Взрослеют все, – сказал Кайдо все еще с осторожным недоверием, – только с разной скоростью. И уже не остаются прежними.
– Жизнь философа, – сказал Азазель с чувством, – самая лучшая участь!.. Только размышления о природе вещей возвышают нас над всем миром, не унижая его и не разрушая. Мы можем видеть все и понимать все, разве это не самое прекрасное?
