Они нарисовали не демонов, не козлоподобных чудищ из Ада. Эти существа представляли собой объективную случайность во плоти, они были химерами новой эпохи.
Джек увидел фигуру с головой певчей птицы, ее телом были часы с болтающимся маятником, а ногами – масса рыбьих хвостов, искусно вырисованных пером и чернилами. Набросок медвежьей морды на гробе, идущем на клоунских ногах. Усатого мужчину, исполненного детской рукой, с телом пузатого леопарда и корнями, как у растения. Изысканные трупы дегустировали новое вино.
Художники засмеялись. Когда батарея Парсонса заполнилась, стрелки на датчиках качнулись. Ученый и оккультист чувствовал, как из этих голов, рисунков и комнаты вырываются потоки энергии и поступают в его провода.
Теперь люди захмелели не только от выпивки. Не только благодаря изысканным трупам, нарисованным ими, или какой-то другой игре. Их охватило такое чувство, будто что-то заканчивается, щелкает затвор. И да, сжимается на шее петля. Звучит последняя песня.
Они опять принялись за игру, стали творить зверей коллективного бессознательного. С каждым раундом становилось все темней. Деревья снаружи размахивали пальцами-веточками, словно жаждали вцепиться в искусство. От них исходили древесные воспоминания. Парсонс чувствовал, как образы, которые висели на этих ветвях, проникают в его машину.
Он моргал, замечая, как мимо проносятся фигуры, проблески, сущности, словно сошедшие со страниц сюрреалистических газет и порожденные играми сюрреалистов. Никто на него не смотрел.
Комната наполнялась историей сюрреализма в период упадка, Марксом, Фрейдом и совпадениями, революцией в городах, освобождением и случайностями. Знания изливались из каждого, но не убывали – зато люди пьянели и расслаблялись.
Ханс Беллмер, прятавшийся в холмах, вздрогнул. Его куклы и рисунки пером и чернилами зарядили батарею. Марку Шагалу снились сны, и стрелки приборов задергались, как припадочные. Клод Каон на своем острове посмотрела на Сюзанну Малерб с чрезвычайной настойчивостью, и они разделили гнев и любовь, разделили решимость. Нить протянулась от каждого из них к вилле Эйр-Бел.
И со всего мира во Францию полетели отголоски мечтаний и образов, трудов множества женщин и мужчин – ярость Симоны Йойотт и бунтующих студентов с Мартиники, гнев и восторг Сюзанны и Эме Сезера, навязчивые идеи Жоржа Энейна, красный хаос Арто, грезы Браунера, конструкты Дюшана, Каррингтон, Рене Готье, Лоранс Ише, Маар и Магритта, Этьена Леро, Миллер и Оппенгейм, Рауля Юбака и Элис Рахон, Рихарда Эльце и Леоны Делакур, Поля Нуже, Паалена, Тцары, Риуса, сотен других, о ком никогда не слышали и не услышат, но эти невоспетые адепты неистового искусства все равно представляли собой самую суть его сущности и служили вдохновением для других. И все это ворвалось в комнату. Сквозь стекло. Прямиком в батарею Джека Парсонса.
Старые работы ренегатов, стихи Арагона до его капитуляции перед человеком из стали
[37]. Герои прошлого вдохнули мертвое дыхание в машину: певец «Мальдорора», Риго, призраки Рембо, размышления Ваше – все это никогда не уходило, никогда не умирало и не умрет, оно было всегда и во веки веков останется частью Франции. Все вспыхнуло, как трассирующие пули, и ринулось мощным потоком внутрь, в коллекцию.
В машину.
Коробка гудела, как оса; в остальном в комнате было тихо. Люди медленно возвращались из тех мест, куда унеслись мыслями.
Все моргнули, кроме Раймона. Он уставился на коробку.
Мэри Джейн вздохнула.
– Вам понравилось? – спросила она.
Парсонс рассмеялся.
– О, да, – сказал он дрожащим голосом. – Это было потрясающе. Спасибо, что пригласили меня.
Бретон закрыл глаза.
– Это была прекрасная ночь, – произнес он по-французски.
– Мы рады, что вы пришли, – сказал Вариан Фрай Джеку.
– Я тоже. Больше, чем мог бы выразить словами.
Джек слушал французских ночных птиц. Вот он сидит в лунном свете, с батареей, полной дистиллята этой хлещущей через край силы, этого сюрреализма. У него в руках свобода.
Парсонс знал, как взять вещество, привести в нужное состояние, сжечь и использовать.
«Что я могу сделать с этим? – подумал он. С такой батареей можно построить машину свободы. – Домой. Я расскажу фон Карману. Мы придумаем новую ракету. Вооруженную этим. Мы взорвем этот гребаный Рейх».
Ранним утром Мириам и Мэри Джейн сидели в саду, попивая суррогатный кофе и испытывая застенчивость, которую не могли объяснить. Обе женщины ковыряли траву пальцами ног.
Они-то и услышали первый крик Джека Парсонса и подняли глаза. Он снова заорал, громче, и ударил кулаком по оконному стеклу.
Мириам и Мэри Джейн побежали вверх по лестнице и, войдя в комнату гостя, увидели его взъерошенным и раздетым. Он вопил. Ошеломленный, выбрасывал одежду из чемодана, искал батарею.
Которой там не было.
Глава седьмая
1950
На углу рю дю Фобур и бульвара Пуассоньер звучит неистовая музыка. Аккордеон, фортепиано и скрипка играют что-то еврейское. Кинотеатр «Рекс» вздымается навстречу темным тучам, его вывеска изрешечена пулями, но по-прежнему светится.
– Кем он был? – спрашивает Тибо.
– Человек в «Двух маго»? – уточняет Сэм. – Жуликом. Вором. Просто убийцей. Это уже не имеет значения. Я думала – мы думали, – если удастся… Коробка могла оказаться способом открыть город. Открыть ворота и отправить послания. Наружу и… – Она опускает взгляд. – Но нет. С-взрыв явился из той коробки, и теперь он здесь.
– Там был Алеш, – говорит Тибо. Сэм молчит. – И кто-то еще.
Она ничего не говорит.
– Что происходит? – спрашивает Тибо.
– Я не знаю. Честное слово. – Она показывает на обгорелые документы и контейнер с пленкой. – План «Рот»… Он здесь упоминается, но лишь косвенно. Сплошь кодовые слова и намеки, но мне кажется, подразумеваются демоны. И я не знаю почему. А то был Кундт… Подотчетная ему комиссия занималась охотой на художников, и, мне кажется, после взрыва они начали охотиться на искусство. Стали специалистами по манифам. – Она смотрит на Тибо. – Я тебе уже говорила, что у нацистов теперь лучше получается работать с манифами. И вот мы узнали, что Комиссия «К» сотрудничает с демонологами. С церковью Алеша.
Она открывает обугленную папку. Ее губы шевелятся, когда она читает обрывки предложений – все, что осталось.
– Тут говорится, что демоны представляют собой аспекты чего-то. И есть какая-то вещь, которую они хотят проявить, но не могут, потому что требуется больше… – Она колеблется. – Они пытаются что-то сделать, Тибо. Они чего-то хотят.
Поезд в бороде изысканного трупа свистит. Этот кинотеатр – оплот «Свободной Франции» и их союзников, друзей «Руки с пером» тут нет, и Тибо, сосредоточившись, безмолвно просит манифа помалкивать. Каждый раз, общаясь с изысканным трупом – а это не что иное, как общение, – он слышит в ответ только звон в ушах.
