Я надеюсь, что суть ясна. Улицы Нового Парижа переполнены.
Из тех манифов, что упоминаются в этом повествовании, есть, я уверен, многие, которых мне не удалось идентифицировать. Если я правильно понимаю, то природа С-взрыва такова, что основная часть его результатов случайна, при этом воплощаться в жизнь могут работы неизвестных художников – то есть, принимая во внимание отношение сюрреалистов к искусству, кого угодно. Этих манифов я бы ни за что не смог опознать. Других манифов я мог не заметить в процессе рассказа. Были также существа, которые, я уверен, происходят из работ, которые я видел, но не смог вспомнить или отследить. Кто-то более осведомленный в искусстве, чем я, может заполнить пробелы.
Литература по сюрреализму, конечно, обширна – существует слишком много отличных книг, чтобы перечислить больше, чем их малую долю. Помимо огромной стопки томов с репродукциями, нескольких словарей и энциклопедий сюрреализма, коллекций его манифестов и текстов, несколько книг, которые я нашел особенно полезными в придании Новому Парижу его облика в соответствии с описаниями и в идентификации манифов, включают: «Утреннюю звезду» Майкла Леви (Michael Löwy’s Morning Star); сборник «Черный, коричневый и бежевый: Сюрреалистические тексты, порожденные Африкой и Диаспорой» под редакцией Франклина Роузмонта и Робина Келли (Franklin Rosemont and Robin Kelley’s edited Black, Brown & Beige: Surrealist Writings from Africa and the Diaspora); сборник «Сюрреалистки: Международная антология» под редакцией Пенелопы Роузмонт (Penelope Rosemont’s edited Surrealist Women: An International Anthology); сборник «Сюрреализм против течения» под редакцией Майкла Ричардсона и Кшиштофа Фиалковски (Michael Richardson and Krzysztof Fijałkowski’s edited Surrealism Against the Current) и сборник «Рука с пером: Антология сюрреализма в период оккупации» под редакцией Анн Верне и Ричарда Уолтера (Anne Vernay and Richard Walter’s edited La Main à plume: Anthologie du surréalisme sous l’Occupation).
Понятия не имею, отчего старик и женщина хотели, чтобы я рассказал историю Нового Парижа. Мне каким-то образом кажется уместным, что значительное число манифов родом из произведений искусства, которые в нашем мире появились после даты, когда в их мире случился С-взрыв. Что это может говорить об отношениях между нашими реальностями? Что некоторые образы настойчиво желают родиться независимо от непредвиденных обстоятельств и временной шкалы, что существуют силы, способные наделить эти образы плотью и кровью, пересекающие то, что могло бы показаться непреодолимыми барьерами онтологии, оставляя следы или стирая их? Я не знаю.
Через три недели после встречи в отеле я сидел в кафе в Степни, обдумывая случившееся. Я случайно взглянул вверх, прямо через витрину, на человека, который стоял снаружи и сквозь стекло смотрел на меня. То есть я решил, что он смотрит на меня. Я не могу быть в этом уверен. На полках витрины была выставлена еда, и с того места, где я сидел, яблоко загораживало лицо незнакомца. Я видел только все прочее – пальто, шляпу. Он не шевелился. Яблоко скрывало его глаза, нос, рот. И все-таки я думаю, что он пристально глядел на меня.
Я наконец-то перевел дух, и тут он ушел – слишком быстро, чтобы я успел разглядеть его лицо.
Возможно, некое понимание природы манифов Нового Парижа, источника, порождающего искусство со всей его мощью, а также того, как именно его образы могут воплощаться в жизнь, поможет нам в будущем.
В любом случае раз уж мне поведали историю Нового Парижа, я просто не мог не рассказать ее вам.
«Это Вело!». Женщина-велосипед происходит из рисунка чернилами «Я любительница велосипедов», выполненного Леонорой Каррингтон в 1941 г. Хотя Тибо был скандализирован, увидев ездока, на рисунке Каррингтон, изображающем велосипед с женским торсом впереди, таковой тоже имеется.
Пока все вокруг не сводили глаз с «черной добродетели» за окнами. Выражение «черная добродетель» («La Vertu noire») употребил тот, от кого я услышал этот рассказ. Основываясь на его описании одушевленной тьмы за стеклом и хаоса цветов в доме, можно предположить, что это маниф, рожденный картиной маслом с тем же названием, написанной Роберто Матта.
Есть вещи похуже садовых ловушек для самолетов. Около 1935 года Макс Эрнст нарисовал больше одной «Садовой ловушки для самолетов»: это были пейзажи, на которых яркие, оперенные, похожие на грибки и анемоны цветы пожирали обломки самолетов.
Стайки коммивояжеров с крыльями летучих мышей и дам. Крылатые фигуры вряд ли можно назвать недостаточно представленными в культуре, но описанная летающая буржуазия кажется мне возникшей из коллажа Эрнста 1934 года «Une semaine de bonté» («Неделя доброты») со страницы, отвечающей за вторник: ее фигуры вырезаны из каталогов и превращены в химер при помощи добавления драконовских крыльев.
Формы, похожие на моно-, би- и трипланы. Ужасающие бесцветные воздушные формы, хищные, как антиматерия, происходят из картины Рене Магритта 1937 года «Le Drapeau noir» («Черное знамя»). Принято считать, что работа вдохновлена бомбардировкой Герники: в небе Нового Парижа ее манифы выглядят безжалостными машинными воплощениями Танатоса.
Огромные подсолнухи пустили корни повсюду. Хотя он не сказал об этом напрямую, было что-то в масштабах подсолнухов, описанных Тибо, и в тревоге, с которой он их описывал, заставляющее меня подозревать, что прародитель этих крупногабаритных цветов, которые Доротея Таннинг называла «самыми агрессивными», появился на ее картине 1943 года «Eine Kleine Nachtmusik» («Маленькая ночная серенада»), на которой колоссальный, мрачно светящийся подсолнух грозит двум девочкам.
Стоящих торчком змей, которые заменяют им стебли. Эти удерживаемые змеями растения с лепестками из глаз и сердечек, «Цветы любовников», были нарисованы для Андре Бретона («довольно неуклюже», как он без особой любезности отмечает) «Надей», женщиной, которую звали, как мы теперь знаем, Леона Делакур и которую он вывел в своем квази-романе, озаглавленном в ее честь, в 1928 году.
Ползают человеческие руки, торчащие из спиральных раковин. Странный фотоколлаж Доры Маар «Sans Titre» («Без названия», 1934) представляет собой источник манифа в виде рук в раковинах. В военных дневниках, которые показал мне Тибо, была описана палаточная рыбацкая деревня ниже набережной д’Отей. «Люди закидывают проволочные сети и вылавливают ракообразных со спиральными панцирями, которые медленно ползают по мокрому песку, перебирая человеческими пальцами. Ногти на пальцах накрашенные. Местные их варят. Они выковыривают дымящееся мясо из раковин и едят, не испытывая стыда за каннибализм».
У каждой акулы выемка в спине – с сиденьем, как в каноэ. В 1929 году бельгийский журнал «Variétés» опубликовал результаты нескольких сюрреалистических игр. В «Если, когда» один игрок пишет условие, а другой, не глядя, – основную часть, которые затем объединяются в новое предложение. «Если бы, – предположила Элси Хьюстон, – тигры смогли доказать, как они нам благодарны…» «…тогда, – заключила фотограф Сюзанна Мюзар, – акулы позволили бы использовать себя в качестве каноэ». Похоже, в Новом Париже акулы иногда так делают.
