Устроить крохотный геноцид в бомбаре координационного центра ГО по Промышленному району. Кто-то умный из тамошней колонии умудрился вскрыть сейф и найти карты нескольких секретных объектов, еще советских, почему-то вовремя не утилизированных или не переданных по назначению силовикам.
Внутрь Хаунд попал быстро, хотя недовольство никуда не пропало. На всякий случай пришлось тащить с собой рюкзак инвентаря для проведения крайне откровенных бесед с жителями. А инвентарь включал в себя даже паяльную лампу, редко применяющийся аргумент для получения искренней правды и желания ею поделиться.
Но вылазка оказалась не напрасной, и больше никто его не тревожил. Включая фейсов Прогресса. Эти знали, йа… Хаунд даже не сомневался. Но его услуги оказались нужны заводчанам, и пока никто его не трогал. Ну, а если захотят, сюрпризов он заготовил достаточно.
Сложнее оказалось найти нужных помощников. Работать и жить в компании не самой доброй личности с явным отпечатком мутации не то что на лице, по всему телу, никто особо не стремился. Но вода камень точит, и многое поменялось.
Кулибина Хаунд отыскал на железке, между Стахановской и Киркомбинатом. Оставленный нанятыми Прогрессом безымянкскими сталкерами, Кулибин готовился помереть. От болевого шока, разрывающего все его тело и, особенно, раздробленные ноги, или от зубов гнило-псов, уже кружащих вокруг. Напасть до прихода Хаунда паскуды не решались из-за буйного поведения калеки, час назад бывшего нормальным, и его фокусов.
Собственно, натюрлих, именно фокусы, раздающиеся по округе выстрелами крупного калибра, и заставили Хаунда свернуть с прямого пути к огрызку контейнерной станции. Там, если верить наводке Шляпкина, искренне поделившегося инфой после оторванных мультитулом двух ногтей, пряталось сокровище. Шесть дизельных генераторов в заводской упаковке. Мелкий поганец с почему-то дырявыми ушами где-то раздобыл бланки накладных, заполненных вместо принтера, ручкой.
Кулибин, уже дрожащий от боли и страха после почти полностью растворившейся ампулы промедола, спрятанной в подстежке бушлата, как раз заканчивал концертную программу. Та состояла из подсумка с гайками да болтами, огромного куска полиэтилена, доброжелательно подкинутого зевакой-ветром, и двух коробков спичек. Подкидываемые крохотные взрыв-пакеты с серой шарахали сильно, а в окружении стальных гробов морских контейнеров так совсем убедительно.
Такое желание жить и смекалка Хаунду понравились. И он даже решил внести свой вклад в судьбу человека без ног. Дать ему шанс, разогнав облезлые куски гнилого мяса на четырех лапах, вколов еще обезболивающего и дотащив до Спортивной. До метро Хаунд пер Кулибина по простой причине: до дома было в падлу. В компенсацию Кулибину пришлось терпеть ампутацию на остатках наркоты и ноль-пять самогона. В какой-то момент даже показалось, что тот помрет прямо сейчас.
Но Кулибин, как потом подсказала дурында-медсестра, по гороскопу оказался Овном. А те, как повезло узнать Хаунду, отличаются несколькими вещами:
Завышенным самомнением и самооценкой, дающими дополнительный заряд энергии.
Желанием меряться всем, со всеми и всегда, особенно с ожиданиями других по его поводу.
Абсолютным наплевательским отношением к желанию жизни укотрапупить Овна.
Умением, даже будучи привязанным ремнем к хирургическому столу и потеряв обе ноги по колена, показать судьбе вполне себе рабочий половой член. Ибо нехер.
Кулибин выжил, оброс бородищей не хуже Хаунда, смог передвигаться на карачках, ползком, на специальной тележке из скейта и мотоциклетного сиденья и даже на собственноручно сделанных протезах. Настоящий, тойфельшайссе, мужик.
На вопрос одного из фейсов, не особо скрывающегося и как-то попросившего Хаунда на чашку спирта в кабаке Безымянки, имелся вполне четко-однозначный ответ. Нет, инженер одного из отделов, отправленный с группой сталкеров, не выжил. Притаскивал, йа, но он помер по дороге, пришлось закопать на поверхности. Где? Прямо вот тут, во дворе школы с углубленным изучением английского языка, под крайним левым тополем от ворот. Там даже памятный знак стоит. Арматурина с гордо смотрящим вверх ярко-красным фаллоимитатором, взятым в ближайшем секс-шопе, их же на Победе пруд пруди. На кой там этакая херовина? Чтобы внимание привлекать, а табличку Хаунд тоже оставил, перманентным маркером написав поверх диска с 4-м энергоблоком и чудаком в капюшоне, отстреливающимся из «макара» от псов. Что написал?
«Тут гниет дебил, поверивший в братство и честь сталкеров». Коротко и ясно.
А Кулибин, не имевший на своей второй родине-заводе ни семьи, ни завалящей бабенки, никуда особо и не рвался. «Ураган» захватил калеку так же, как самого Хаунда.
Дом встретил звоном цепей, передвигающим по балкам, идущим по всему периметру потолка, сиденье с Кулибиным. Запахом горевшей в светильниках по стенам смеси технического масла, мертвой соляры и какой-то жидкости для мытья, давно превратившейся в пасту и горевшей за милу душу. И ворчанием, явно предназначенным именно Хаунду.
Калека колдовал над правым двигателем, ковыряясь в горбе за кабиной, прятавшим оба. Правый для колес своего борта, левый, само собой, для оставшихся. У их «Урагана» отцы-создатели предусмотрели два сердца… прибавив проблем неожиданным владельцам и ремонтникам.
– Кого у нас тут принесло? – поинтересовался Кулибин, дымя самокруткой и отхлебнув из фляги. Судя по запаху – собственного изготовления политуры, настоянной не иначе как на напильниках и химикатах для очистки канализации. Этого-то говна в загашниках бункера оказалось на удивление много.
– Гутен абенд… – Хаунд снял плащ, расстегивая портупею и раскладывая на верстаке все ковырялки и дробилки, носимые под ним. – У нас гости, йа?!
Гостем пахло с самого порога, нос не обманывал.
– Твой чертов дружок-балалаечник изволил пожаловать. Сейчас дрыхнет, сука, как садовая медовая соня. Чуешь, как воняет онучами и его драными казаками?
Хаунд кивнул, дух шел знатный. Ладно… Если Эдди решил поспать, пусть дрыхнет. Его появления он ждал давно.
– А чего ты недовольный, майн фрёйнд?
– Он, сука, опять стырил скотч и замотал свои сраные сапоги. Они у него скоро на молекулы распадутся, а этот гребаный менестрель никак новые не закажет. Отец, мол, подарил еще тогда-тогда…
– Не любишь ты людей, Кулибин. Тяжело так жить, особенно калеке. Как ты со мной уживаешься, йа?
– Ты и ни хрена не человек.
– Рихтиг. Есть хочу.
– Жратва в сковородке, не маленький, разогреешь.
– Что там?
– Жабья икра с подкопченой половинкой некрещенного младенца, что дружок твой принес… Мясо, Хаунд, чего еще там может быть?
Хаунд пожал плечами, вытягивая ноги к небольшой печке, малиновой от жара. В бункере было холодно, несмотря на май. Метров шесть под землей, чему удивляться?
– Мало ли… йа. Вдруг ты решил испечь эту… как ее… кулебяку?
