Выбравшись наверх, он застал Кулибина в хорошем настроении.
– Ну?
– Кобылка хороша… – протянул, улыбаясь, калека. – Хоть женись на такой. А на кой черт мне такой помощник, как этот вот юный организм, не понимаю. Из него механ – как из меня балерина.
– Да я…
– Почему? – мрачно поинтересовался Хаунд, разглядывая Зуба на предмет того – куда втащить так, чтобы не покалечить.
– Стоите вы друг друга, водители… – хохотнул Кулибин. – Запасной бак, вот ведь дела! Ладно хоть ты не залил вон с той бочки в него дерьмища, привезенного с Кинеля.
– Варум?
– Как ты меня задолбал своей болтовней этой ненужной, а?! Потому что там – не запасной бак! Там второй, с другим топливом, понимаешь?
Хаунд мотнул головой. Зуб, явно удивленный, подошел ближе.
– Господи, почему ты делаешь людей настолько тупыми? – поинтересовался Кулибин у гофры потолка. – Он второй, Хаунд… ты просто понюхай, неужели ты, с твоим носом, не почуял разницу?
Хаунд, смотря на калеку чересчур подозрительно, фыркнул, показав клыки.
– Основной бак – на нем просто прешь, используя двигатель. На втором, переключив распределение в карбюраторе, – летишь. Только не особо долго и аккуратно, иначе хана движку. Это как закись азота, только в баке – просто авиационное дерьмо, чистое, как пропердольки у младенца.
Хаунд, покосившись на него, залез внутрь «гончей», лязгнул замком на баке и принюхался. Вынырнул назад, сплюнул и хлебнул прихваченный с собой бурбон.
– Ты больной, Кулибин. – Мутант поморщился. – Натюрлих, совсем больной на всю свою голову. Как можно отличить одну вонь от другой?
– Ну, понятно… – протянул калека. – В общем, борода, ты понял фишку?
Хаунд кивнул. Допил пойло и кинул бутылку Зубу.
– Готовьте малыша.
– А ты куда?
Хаунд не ответил. Нажал на кнопку запуска двигателя, вслушался в ровно взявшийся мотор и тронулся, выкатываясь из ангара.
– Обалдеть, какие мы загадочные… – Кулибин сплюнул. – Ну, чего стоим? Надо работать, чую, завтра будет сложный день. Знаешь, чем пахнет у нас сложный день?
Зуб мотнул головой, проводив глазами стальной щит, закрывающий «гончую» сзади.
– Кровью, дерьмом из выпущенных кишок и еще раз кровью, просто гекалитрами кровищи.
Хаунд, выехав на кольцо, остановился. «Орднунг ист орднунг, и импровизацию у Птаха надо исправлять точностью оставшихся сегодняшних дел. А их, йа, немало, – размышлял он. – Куда мог отправиться жадный тупой Гарпун, не получив топлива у торгашей Товарной? Ни хрена не загадка: имеется в городе Самара такое место. И уж кто-кто, а рейдеры его точно знают. Порой даже участвуют в его защите, если просит хозяин.
Карно, король бензоколонки ТТУ на Фадеева, вот куда три этих альтернативно одаренных личности и отправились. Десяток километров, не больше. С полными баками добраться – не вопрос. Только спрятать “гончую”, не светить раньше времени.
Карно наплевать на чистоту генного материала, мутации и прочую хрень. Он бизнесмен, йа, ему все равно. Его запасов, сохраненных и восстановленных, хватило до прихода углеводородов из-за Рубежа».
А еще Хаунд подозревал существование прямой связи Карно с Петра Дубравой и тамошними химиками-коммунарами. Чем еще можно было объяснить сохранность и использование соляры и девяносто второго после двадцати лет, как не вмешательством этой чудесной науки?
Рейдеры, пользуясь его помощью, топливом и мехмастерскими со слесарями, выжившими вместе с хозяйством, не покушались на драгоценные цистерны, шедшие к нему из Кинеля. Наоборот, шли охраной, подхватывая два-три наливника у въезда со стороны Зубчаги. Даже поставили заново пост на месте бывшего ДПС. Так что там-то Гарпуну должны были залить бак в долг.
А вот если не солоно хлебавши у Птаха, тот отправился туда на «подсосе»… Было еще только одно место. Больница Семашко, на Вольской, и ее бывшая «травма». Вот туда-то Гарпун и отправился.
Хаунд, довольно оскалившись, тронулся под мост, к красно-кирпичным домам заканчивающейся тут Победы. «Импровизировать… это хорошо, но спланировать правильно – куда лучше. Дорогой Гарпун, за тобой уже выехали. Жди. С любовью к твоим скоро вышибленным мозгам, зпт, Хаунд».
Город у реки (Memoriam)
Когда-то давно, двадцать лет назад, здесь любили гулять молодые мамашки с колясками. Про коляски дядюшка Тойво не был уверен на сто процентов, но в грудастых молодках не сомневался. На набережной таких всегда было пруд пруди.
В день Волны, прошедшей по Городу, набережная должна была стать огрызком самой себя. Но кое-что выдержало, превратившись в охотничьи угодья мэргов. Рыбочудов дядюшка Тойво не любил всей душой, порой приходя сюда и отстреливая их как можно больше. Кладки с икрой он заливал серной кислотой, принося химикат в найденном большом термосе со стеклянной колбой. Иногда брал два и щедро орошал вязкие кучки рыбьих яиц, отстреливая специально оставляемых стражей.
Воняющие и склизкие туши тварей, населяющих реку, превращали ту в Туонелу еще больше. Это раздражало дядюшку Тойво, заставляло порой ворочаться по полночи, думая о дополнительных зачистках. А утром, едва черное небо начинало сереть, он вставал, шел к емкости с кислотой, найденной на небольшом производстве неподалеку и отправлялся на промысел, раздражающий ноздри едкой вонью.
Иногда дядюшка Тойво брал на «рыбалку» пару домашних – в смысле, рабов. Наиболее бестолковых из них и не умеющих делать простейшие вещи. Тогда приходилось ругаться с супругой и тащить заодно и кого-то из сыновей. А как еще, если рыбачить надо было только с наживкой, а та никак не хотела лезть в воду по своей воле?
Так что, как ни хотелось заниматься делом в одиночку, брать кого-то из подрастающих щенков приходилось постоянно. С другой стороны, оно было и лучше: хотя бы чему-то правильному учились, не прячась за мамкиным передником. Переживал ли Тойво за их жизни? Конечно, доверять же можно лишь семье, а «рыбалка» на набережной давно превратилась в дело опасное. Но…
Но приходилось поступать именно так. Переживал ли Тойво за жизни горожан, попадавших в его руки и ходящих в ошейниках? Нет. Плохого в этом рыжий огромный финн не видел. Да и они, к слову, у себя в подземельях относились к любому, кто имел какие-либо проявления мутации, как к дерьму. Так что, нарушая библейские заповеди, дядюшка Тойво творил справедливость, восстанавливая ее в страшной вселенной города Похъёлы.
Связывать руки наживке никогда не стоило: рыба шла на любую, но дергающаяся привлекала самых серьезных тварей. Да и давало, дядюшка Тойво старался быть честным, шанс самому человечку, вооружаемому битой с гвоздями. Заодно – дополнительный экзамен сыну, выбранному в тот или иной раз. Наживки часто решались идти на бой с любым из них, предпочитая драку до смерти зубам и острым концам плавников. Вступать в схватку, пристреливая таких наглецов, дядюшка Тойво не спешил. Смотрел, оценивал работу каждого отпрыска, прикидывал – насколько хорош. Проиграет сразу – слабый, зачем такой сын в такое время? Убьет сам – можно доверять серьезные дела. Ну, а если поединок затягивался, кровью и сумятицей у берега привлекая хозяев воды… тут приходилось стрелять, тратить драгоценный патрон. И выжившему сыну доводилось несколько дней выполнять работу погибшей наживки, даже самую грязную, вроде вычерпывания сортиров. Это знали все и старались доводить дело до конца сами.
