Савва – один из принимающих решения на Прогрессе, свежая поросль, молодая кровь, взросший после Войны человек будущего. Яволь, зер гут…
– Братья ветра никому не подчиняются. И у вас с ними будут проблемы. Чиф, что у Черных воронов, давно контачит с нашими соседями и явно мечтает исподтишка ударить по твоему дому вместе с ними, йа?
– Мы их к себе пускать не собираемся.
Не собираетесь, верно… Только вот что-то мелькнуло на миг в глазах Саввы. Что-то неуверенное, йа. А почему? Все просто же, натюрлих… Людей у них маловато, это верно. Потому никаких вопросов по семье Воронкова, ведь кто откажется принять почти десять человек, да еще и умных, умелых, спаянных любовью друг к другу?
А рейдеры… рейдеры наберут у себя, в разбитых кварталах вдоль Москвы, целую армию, если захотят, и ее бросят на Прогресс. Казалось бы, натюрлих, какое дело Хаунду? Да такое… в прогресс и развитие с Прогрессом он верил. А с рейдерами можно было верить только в хаос и скатывание в первобытно-людоедский строй всего города. Так что сторону он уже выбрал, рихтиг.
– Я уберу для вас проблему Чифа и остальных. Как убрал десятку Братьев недавно. Первая просьба простая: не лезть в мои дела с Воронами. Если не выгорит – Прогресс ничего не потеряет, а выгорит… вы получите совершенно лояльного союзника. Меня.
Савва, еле заметно кивая, слушал, молчал, прикидывал что-то в голове.
– А второе?
Хаунд, оскалившись, подошел ближе и наклонился к его уху.
Тут Савва кивнул один раз, но твердо. Зер гут, Хаунд, зер гут.
– Успеете? – Хаунд уставился на фейса.
– Да. Это…
– Вас?
– Безоткатки, Хаунд, не заговаривай мне зубы. Договорились по двум твоим пунктам, так докажи, что есть, чему верить.
– Гут. Знаешь бункер Птаха?
– Да.
– Там сейчас Эдди, отправься туда сам, он тебя знает. Скажи, что трубы со склада Птаха, десять штук, – это наш вклад в общую победу в войне.
– То есть, если все выгорит, они так и так к тебе вернутся?
– Йа.
– Хитрая ты сволочь, Хаунд.
– Даже хуже.
– Хорошо. Ладно, удачи тебе… или успеха.
– Данке.
Савва дал своим отмашку, отходя в сторону и погрозив пальцем Кулибину. Калека, пожав плечами, дал гудок. Явно не удержавшись и решив похвастаться.
Великан, шелестя всеми восемью огромными покрышками, важно покатил вперед, в первый раз за хренову тучу лет выбираясь из-за стен, сдерживающих его. И, будь он проклят, доннер-веттер, Хаунду искренне казалось, что машина рада. По-настоящему рада: чинно и сурово высунула свою внушительную тупую морду наружу, фыркнула выхлопными трубами и, удивительно плавно для долго стоявшей громадины, выкатилась под мост. Потом, выйдя прямо на красные кирпичные дома Победы, повернула налево и покатилась в сторону Советской.
– Не забудь притормозить перед Победой, йа, – буркнул Хаунд, – у меня там дело.
– Океюшки, шкипер… – фыркнул Кулибин. – Господи, как же здорово ощутить себя человеком, а? Я всем своим чахлым организмом ощущаю силу земли-матушки. Горы могу свернуть…
– Ну-ка, дыхни… – мрачно буркнул Хаунд.
Город у реки (Memoriam)
Иногда дядюшке Тойво становилось скучно. Такое случалось редко, откуда взять время на такую дурь?
Когда в жизни появилась Мария, Тойво, как и любой правильный финн, а финны, так-то, все правильные из-за воспитания, немедленно взялся организовывать быт и семейную жизнь. Тогда он ушел с Алабинской, где вроде начинал устраиваться. Тогда еще ничего с ним не случилось, но люди, жившие на платформе, все их переживания, болезни, суета и постоянное, несмолкающее бормотание, выводили рыжего здоровяка из себя… иногда до серьезных драк.
Место – бомбарь в одном из институтов города – Тойво нашел без проблем. Проблемой оказались жильцы, пяток зачуханных и трусливых выродков, не умеющих даже привести в порядок свое жилище. Когда дело дошло до осмотра отхожего места и грамотно устроенной выгребной ямы, Тойво не выдержал… и сорвался.
После его срыва дела у местных, быстро смекнувших, кто в доме хозяин, пошли как-то живее. Голова старшего по бомбарю, закатанная в банку и залитая формалином из найденной фляги, только подстегивала их к этому. Формалин и подсказал Тойво принадлежность института, а проверив это, он полностью подтвердил свою догадку. Медицинский, хотя по всем документам почему-то институт проходил как техникум… Был ли в Самаре такой техникум – Тойво разбираться не стал.
Рядом находилась Пироговка, больница Пирогова. Ход к ней, используя жителей бункера, Тойво тщательно завалил за три дня. Одна из женщин, к сожалению, экипировалась неправильно и скоро, схватив неведомое заражение, начала ходить под себя кровью, разметавшись в горячке по матрацу. Когда у нее вывалились волосы с зубами, Тойво, завернув сухую и еле дышащую мумию в чехол из ее же постели, отнес страдалицу наверх. Нет, он не оставил ее живой, просто не захотел резать женщину при выживших.
И все терялся потом в догадках – почему они ничего не сделали ему самому?
Возможно, просто струсили. Хотя повели себя по-разному. Двое, мужчина и женщина, остались. Третий выживший, худой тощий юнец, удрал. По его следу Тойво шел долго, не останавливаясь ни на минуту. Подонок решил бежать к Клинической, плутая в пышащих оставшимся жаром развалинах. Дорогу, что заняла бы максимум час, оба одолели за половину дня.
Чтобы не выдать себя, Тойво прошел в систему вентиляции, скинув ОЗК и решив поставить на кон все здоровье. Дозиметр показывал почему-то почти нормальный фон, и он рискнул.
Юнца провели через всю платформу, скрывшись в ответвлениях, ведущих в сложную систему ходов и переходов от самих клиник. Посадили, заперли, ушли за кем-то важным. Тощий красноглазый бандерлог, решивший, что все позади, даже задремал. Но дядюшка Тойво решил подарить ему совершенно другой сон, бесшумно скользнув вниз из вентиляционного короба.
Пуукко забрал жизнь легко и просто. Уходя, Тойво вырезал на лбу беглеца руну своего имени – машинально, не думаю о причине.
Первый заказ на устранение неудобных пэпээсников, уверенно берущих власть в свои руки на Московской, к нему поступил через три дня. Человек, сев к Тойво, степенно хлебавшему жидкий суп в столовой Алабинской, прямо в жирной кляксе пролитой подливы пальцем написал руну.
Посредник до сих пор радовался правильно сделанным логическим выводам и достатку, позволившему приобрести две комнатки в остатках убежища бышего 4-го ГПЗ.
А сам Тойво, получив урок на будущее, с тех пор применял несколько простых и действенных средств: подрезал связки на ногах, вскрывал подошвы, набивая раны рубленым волосом, и сажал на цепи с ошейниками вне работы.
Жизнь – тяжелая и сложная штука, не каждый найдет в ней свое место. А дядюшка Тойво, как ни крути, стал постоянным работодателем, предоставляющим кров, еду, тепло и даже выходные… пусть и редко. За все надо платить, так что…
