– Зачем?
Кулибин сплюнул.
– Бочки, что нам за твою красивую задницу достались, закрепить. Чего лыбитесь, идиоты? Жизнь продолжается, а горючка стоит… много, короче. Все, хорош трепаться, пора работать и сваливать отсюда, а то городские набегут.
Эпилог
В его… в их домашнем очаге смолисто и сладко потрескивали настоящие вишневые полешки.
Кулибин, матерясь и баюкая сломанную руку, умотал на Товарную, обнаружив там самую настоящую ремонтную базу, несколько кранов-козлов, вполне себе работающих от генератора, и все остальное. А может быть, он просто решил оставить наедине двух взрослых людей, интересующихся друг другом очень сильно, и, что куда важнее, разнополых, и не совсем людей, йа.
Хаунд, вытянув ноги к огню, курил трубку или, вернее, самый настоящий чубук, склеенный из янтарных пластинок и кости.
Табак из Кинеля ему нравился все больше. Как и перспективы работы с железнодорожниками. Оставалось только решить вопрос с собственной платформой-фортом на железке – и дело в кармане, йа.
– Всегда мечтала именно о таком тихом счастье, – поделилась Девил, с ногами забравшись в новое кресло, найденное в закромах Птаха. – Сидеть, смотреть на огонь и мирно наслаждаться твоим глубоким молчанием.
Почему-то слова ее так и отдавали сарказмом. А его Хаунд не очень жаловал.
– Правда, йа?
– Ну… – Девил намотала алую прядь на палец. – Нет. Зачем мне тупо сидеть и пялиться на огонь твоего недоделанного камина? Ты, часом, друг сердешный, не почитываешь ли любовные романы на досуге?
Хаунд засопел.
– Да и дымишь ты… Бобик… как паровоз.
Кому еще он мог разрешить называть себя Бобиком, как не любимой женщине?
– Значит, так… – Девил решительно опустила вниз босую ногу, наступила на холодный бетон и тут же вернулась в прежнее положение. – Для начала надо бы как-то тут утеплиться, что ли.
– Завтра привезут ковры. Настоящие, шерстяные, красивые.
– Это хорошо. А во-вторых, милый, расскажи-ка мне, почему вдруг ты так спокойно наслаждаешься жизнью, когда под боком Прогресс и затевающаяся войнушка?
Информацию из него Девил вытянула еще по дороге домой. Вцепилась клещом и не отпускала, пока уставший Хаунд не закончил рассказывать.
– Мы теперь их союзники.
– Мы?
– Ты и я. Вороны. Может, даже Братья, хотя надо бы скататься к ним и бросить вызов вожаку.
– У Братьев нет вожака, дурило лохматое… – Девил красиво взяла тоненькую чашку и начала пить давно остывший кофе. Тот самый эрзац, найденный в загашниках бункера на Товарной. – Они все решают на вече, и вызов там бросать бесполезно, а то я давно загребла бы их под себя. А когда я успела согласиться стать союзником Прогресса, м-м-м?
В этом ее кошачьем мурчании так и сквозили стальные острые нотки. И Хаунд вдруг огорчился.
– Так будет лучше.
– Лучше… – Девил отставила чашку и подперла ладонью подбородок. – Ты мой стратег, ушастый, бородатый и страшный.
Она явно издевалась, понимая, что ему сейчас совершенно не хочется цапаться с ней. Только… йа, не обманывал ли он себя и не обвела ли эта красивая, умная и опасная баба его вокруг своего изящного пальца?
– О-о-о… – Девил улыбнулась. – Какое интересное выражение лица, милый…
– Вас? – Хаунд опешил.
– Что – «что»?
Она улыбнулась. Открыто и красиво. Мало что казалось Хаунду красивым в этом сумасшедшем мире.
Ему очень нравились звезды.
Его заводили матовые плавные изгибы хорошего оружия, идеального в своей лаконичности и непередаваемо прекрасных формах.
Очень грел его душу «Ураган».
И она. Сильная, умная, жесткая, знающая себе цену и… улыбающаяся ему.
– Ты же Хаунд. Ты – чудовище, кровожадный монстр, медведь в почти человеческом обличье, считающий своей территорией весь этот гребаный город. Ты плевать хотел на всех и вся, но заключаешь союз с Прогрессом. Сколько раз тебя пытались убить, Бобик?
Он не считал. Много.
Девил знала это.
– Тебя боятся… Многие боятся, и не зря. Ты, вместе с калекой и пацаненком, зеленым соплячком, спас меня, убрал Чифа и его людей, забрал себе Воронов и оттяпал за несколько дней такой кусок территории. И не отдашь ведь теперь, милый мой Бобик, никому и никогда. Только через твой труп, а это, все знают, очень сложно устроить.
Хаунд, затянувшись, смотрел на ее руку, жестикулирующую в такт словам. Слушал, слушал, слушал и… готов был слушать еще и еще.
– Тебя боятся, – повторила Девил, – а ты сидишь и не знаешь, как найти подход ко мне. Ты – мой личный плюшевый мишка, добрый, мягкий и теплый… узнай кто, ведь не поверит. Ты же Хаунд, ты почти сама смерть, пусть и звучит это до жути глупо. Но так и есть.
– Гут, и?
Хаунд, вернувшись к созерцанию огня, шумно выпустил дым через нос.
– Не обижайся, милый… Всему свое время, и нам с тобой его должно хватить.
– Мы как будто сделку обсуждаем, йа… Это…
– А кто тебе сказал, Бобик, что семейная жизнь проста и приятна? Это работа, не проще наших с тобой текущих дел.
Хаунд кивнул и… осклабился.
– Чего? – Девил непонимающе уставилась на него.
– Приятно, йа, когда женщина сама говорит, что и как, не дожидаясь каких-то там правильных мужских шагов.
– Вот ты сволочь!
– Редкостная, йа.
– Ну, Бобик, смотри мне, если…
– Йа-йа, майне фрау, мне все понятно. А нападения со стороны Прогресса ожидать не стоит, йа, я уже сказал – мы с тобой выгодные союзники. Пока.
– Ты хочешь заняться железкой? – промурлыкала Девил, прищурившись. – Это так будоражит…
– Я всегда знал, что хорошие мозги вам, женщинам, нравятся больше смазливого лица, – довольно хрюкнул Хаунд, – или точеного торса с, мать их, кубиками, йа.
– Мне больше нравится вот такой медведь, как ты. – Девил прошлепала по полу к бутылям, стоявшим на верстаке. Набулькала себе и Хаунду бурбона Кулибина.
Выпила, и…
– Он его что, из наждачки гонит? – просипела она.
– Из кукурузы, настаивает на дубовой щепе, йа… – Хаунд даже обиделся. – Мягкий, как молоко матери.
– Ух… жестокое пойло. А что там насчет войны?
– Война… – Хаунд выпил, с удовольствием ощутив жидкий огонь внутри. – Война, как и всегда, обязательно начнется. Но мы к ней практически готовы.
– То есть нам есть с кем воевать и против кого, а в результате ты уверен?
– Йа… Мне хочется свое курфюршество.
