И тут в подвале появилась маленькая девочка в мягком переливающемся розовом сиянии – возникла рядом с испуганным экспертом. Энджи окаменела. В ушах снова зазвучал голосок – так приговаривают дети в такт игре: «Пойдем, пойдем играть, пойдем в рощу поиграть…»
Но его тут же заглушил пронзительный женский крик: «Утекай!»
Девочка повернулась и выбежала с развевающимися волосиками и подолом прямо через черную земляную стену. Энджи уставилась туда, мокрая от пота; сердце ритмично бухало в груди. Голос Хольгерсена доносился будто издалека, как в каком-то тоннеле сложной конфигурации:
– Значит, он привез ее сюда, и здесь она умерла, либо он вез ее уже мертвую. Может, он навещал ее пару раз и однажды исполнил свою фантазию и все ей отрезал, а когда понял, что девица начинает подгнивать, закатал в пленку, отволок к своему катеру, привязанному у пристани, и вывез в море. За борт выбросил с подветренной стороны Тетиса. Рассчитывал, что с концами, а тут течение, шторма – короче, отправилась наша утопленница в плавание, и принесло ее в гавань. Там она, видимо, начала всплывать, и конец веревки намотался на чей-нибудь гребной винт… – Кьель помолчал. – Шкипер небось подумал, что наткнулся на бревно. Видит бог, полузатопленные бревна здесь повсюду – реальный риск для катеров. Затем этот самозваный буксир хренов потащил ее в залив, пока веревка не лопнула или не попала под лопасти, а уже с приливом тело оказалось под мостом, где его и заметил бездомный нищий…
Он бубнил и бубнил, но вскоре его голос заглох, будто затерявшись в тоннеле. С боков наползала чернота, свет прожекторов сузился до размеров булавочной головки…
«Паллорино… Тебе плохо?.. Паллорино…»
– Энджи!
Глаза открылись сами собой. Энджи сразу собралась.
– Тебе плохо?
Спрашивал Мэддокс, поддерживавший ее за спину. Энджи вдруг чего-то испугалась. Она хотела проглотить слюну, но во рту пересохло.
– Нет, нет… Все нормально… – Она высвободилась, схватилась за лестницу, ведущую к люку в потолке, и покачнулась, едва удержалась на ногах.
– У тебя расширены зрачки, – сказал Мэддокс. – Ты очень бледная.
Базьяк и Хольгерсен тоже повернули головы. О’Хейган, не вставая с корточек, пристально наблюдала за Энджи. Лицо старой докторши пошло озабоченными морщинами, и это пугало. Все, пора на воздух. Нужно убраться отсюда, и побыстрее. Каждая молекула ее тела кричала: «Беги, убегай! Утекай, утекай!» Энджи заморгала, когда перед глазами мелькнула красная вспышка. Затем сверкнул полированный металл, будто льдом полоснув ей по губам. Энджи схватилась за шрам и поглядела на пальцы, словно ожидая увидеть кровь.
– Энджи? – Сильная рука Мэддокса вновь поддержала ее за плечи. Снова он обращается к ней по имени! – Давай-ка выйдем отсюда, подышим воздухом.
Он подвел ее к нижней ступеньке. Крепкие руки, тепло, исходящее от этого большого сильного человека… Энджи мучительно хотелось уступить этой твердости, побыть слабой, позволить ему позаботиться о ней, но она резко вырвалась и отступила и от лестницы, и от его руки.
– Спасибо, не стоит.
Она вытерла губы, убедившись, что крови нет. Однако шрам болел, что было необычно.
– Что случилось? Скажи, тебе нехорошо?
Все присутствующие по-прежнему глядели на нее.
Энджи с силой натянула шапку на уши – ее вдруг пробил озноб.
– Я сказала, все нормально! – Она повернулась к месту преступления. – Зачем же он ее сюда привез? – быстро заговорила она, пытаясь доказать, что ничего не пропустила, хотя ей казалось, что она отключилась на несколько часов и даже дней в результате непонятного искажения времени. – По каким-то критериям Хокинг и этот погреб подошли к извращенной «любовной карте» преступника, как выражается Грабловски. Именно здесь и именно с ней маньяк мог воплотить свою фантазию. – Энджи повернулась к коллегам: – Похоже, он человек со средствами, можно сказать, богатый. У него либо собственная яхта, либо возможность брать у кого-то яхту… Получается, он имеет отношение к сливкам общества, которые могут позволить себе черные трюфели и мраморную говядину, специально доставленную из Японии.
– Или просто работает у богатых людей, – поправил Базьяк.
– Видимо, он хорошо знает это место, – негромко продолжала Энджи. – Откуда-то он знаком с островом Тетис, со старым хутором, с течениями… Он был уверен в том, что сюда никто не придет, раз на какое-то время оставил тут жертву. Богатый он или нет, у него, скорее всего, есть лицензия на управление катером или прогулочной яхтой, и достаточный опыт, раз он смог причалить в такую погоду…
– Сюда! – крикнул один из экспертов, повернув прожектор. – Тут что-то между досками… – Пинцетом он осторожно извлек из щели использованный презерватив. – Надо же, обычно все так тщательно за собой прибирает, а это пропустил…
Глаза у него так и вспыхнули от важности находки.
– Ну все, попался, – шепотом сказал Хольгерсен, глядя на презерватив.
– Если он есть в базе, – поправил Мэддокс.
– Да, но теперь у нас его ДНК! В любом случае у нас появился крепкий подозреваемый, и если образцы семени из тела Драммонд совпадут с содержимым презика, значит, этот «креститель» у нас в руках…
╬
Креститель
…потому что все согрешили и лишены славы Божией.
Послание к Римлянам, 3:23
Обнаженный, он сидел на металлическом стуле в центре подвала. Он включил обогрев на максимум, поэтому в подвале жарко, как в маленьком аду; бледная кожа стала скользкой от пота. Темно, но для эффекта он зажег белые свечи вроде церковных. Вроде тех, что горели в том погребе. Они мигали в маленьких прозрачных стаканах, точно так же, как мерцали и танцевали в ту ночь на острове.
Он покрепче уперся ступнями в пол, широко разведя мускулистые бедра и открыв пах. Мать усажена в удобное мягкое кресло напротив, чтобы ей все было видно, но не так близко, чтобы она могла коснуться.
Он мягко провел по пенису прядью волос Грейси. При первом же щекотном ощущении – чувствительную кожу под крайней плотью уже щипало от разогревающей мази «Ледяной огонь» – пенис начал твердеть.
Он закрыл глаза и с тихим стоном провел своим трофеем еще раз. Теперь он снова чувствовал ее вкус, видел ее, ощущал, улавливал ее запах. Горевший от жгучей мази эрегированный пенис гордо высился, как неподвижный часовой, между яичками, напоминавшими колючие фрукты – волоски уже начинали отрастать с последнего бритья. Он не хотел оставлять следы где попало, поэтому побрил все тело – но не голову. Он слишком гордился своими густыми волосами. На них он надевал плотную шапочку.
Глубоко вздохнув, он с силой зажмурил глаза, чувствуя, как растет член, становясь больше, горячее, болезненнее. Ощущения воспламенили его, и он запульсировал, как гигантское бьющееся сердце. Кровь шумела в ушах первобытным ритмом, старым, как мир, когда он начал онанировать в такт этим толчкам, возвращаясь мыслями назад… назад… назад… Он задержал дыхание. Он снова там, с ней. Часто дыша, он задвигал рукой сильнее, быстрее, мир сузился, спирально уходя в земляной погреб к… Фейф…
