Эти правила свились в жгут и были утянуты в огненную воронку полного к ним безразличия: ее рот, ее голод, ее агрессия встретились с его страстью. Языки переплетались, боролись, овладевали друг другом. Мэддокс намотал на руку ее волосы и оттянул голову назад. Другая рука скользнула по спине к ягодицам, и он с силой прижал Энджи к себе. Мокрая рубашка облепила тело, и Энджи ощущала каждый дюйм рельефных мышц под мокрой тканью. Она чувствовала твердость и длину его прекрасного члена, напрягшегося под молнией брюк напротив ее лобка. Внизу живота разлилась горячая волна; голова закружилась, ноги ослабли – она хотела его всего, внутри себя. Глубоко и быстро, жестко, грубо. Прямо здесь. Сейчас. Впившись зубами в его губу, она ощутила вкус крови, проворно расстегивая пряжку его ремня и нащупав замочек молнии. Но не успела Энджи повести молнию вниз, как сзади послышались звуки. Она остановилась. Сердце билось так, что было больно ребрам.
Дверь паба распахнулась, и оттуда вырвались свет, смех и голоса. Опомнившись, Энджи отпрянула и посмотрела на Мэддокса. Черты его лица обострились от неистового, всесокрушающего, опасного вожделения. Он слизал кровь с губы. Секунду Энджи стояла, забыв о дыхании, лишившись дара речи, в полном замешательстве. Они оба были оглушены этим беззвучным взрывом, вновь заглянув в ящик Пандоры, который приоткрыли в мотеле «Лис». С самого начала, когда они впервые встретились взглядами в переполненном баре, у них не было шансов, и Энджи обманывала себя, надеясь, что сможет все контролировать. Потому что в эту секунду она ничего не контролировала – и почти не хотела контролировать. Ей надо уехать и все обдумать.
– Я… Этого больше не случится, – с усилием проговорила она, развернулась и скрылась в тумане, оставив Мэддокса в промокшей рубашке с расстегнутым воротником. В ушах шумело, кровь горячими толчками отдавалась в паху, и уже возле машины Энджи затрясло.
Сев за руль, она повернула ключ и стала ждать, пока машина прогреется, но дрожь усиливалась, на глазах выступили слезы. Не хотелось ни думать, ни чувствовать. Энджи рывком переключила передачу, уже зная, куда поедет. Мэддокс смотрел, как она исчезала в пелене дождя. Его сердце стучало в такт каплям, падавшим с козырька над выходом. Вдалеке завыла сирена. С шоссе доносился ровный гул. А где-то в городе убийца снова вышел на охоту.
Мэддокс догадывался, куда поехала Энджи.
Опущенные руки сжались в кулаки – в нем пульсировало желание, отдаваясь во всем теле. Пенис затвердел, в голове творился полный сумбур. Энджи стала для Мэддокса чем-то вроде наркотика, и потребность «поправиться» была непреодолимой. Но тогда, как и в случае с наркотиком, зависимость лишь окрепнет!
Энджи права – им необходимо остановиться, пока это еще возможно… Если это еще возможно. Глубоко вздохнув, Мэддокс повернулся и пошел в паб. Забрав свое пальто, он направился к «Импале».
Однако по пути домой он едва ли не против воли свернул к шоссе 1, а не в гавань. Энджи собиралась переспать с кем-то еще, и это сводило Мэддокса с ума. Он не хотел в это верить. Он знал, что это не его дело, но не мог пересилить свой иррациональный порыв и только высматривал на дороге габаритные огни «краун вик».
Дождь полил сильнее. Дорога вела к горному перевалу, но машин стало меньше, и вдруг впереди показалась «краун вик». Мэддокс сбросил скорость, чтобы Энджи не заметила «хвост».
Когда она включила поворотник, показывая, что сворачивает на следующем съезде, у Мэддокса упало сердце. Во рту появилась горечь желчи. Он повторил маневр. Вскоре Энджи въехала на растрескавшийся бетон парковки между клубом «Лис» и мотелем. Красные «иксы» пульсировали во влажной ночи обещанием заводного развлечения для взрослых.
Мэддокс свернул в переулок и остановился. Он не мог отвести взгляд от стоящих на парковке машин. Разобрать номер возможности не было, и он цеплялся за последнюю надежду, что ошибся, но тут открылась дверца, и на бетон выбралась Энджи.
Черт…
Мэддокс видел, как она решительно зашагала ко входу в мотель, а через несколько минут вышла и направилась в клуб. Что-то сказала охраннику у двери, и тот ее пропустил. Незнакомая, пронзительная боль прошила Мэддокса насквозь. Он ударил кулаком по приборной доске «Импалы» – сильно, не жалея – и выругался. Тело, разум, каждый дюйм его существа вибрировал от воспоминаний о сексе с Энджи в номере мотеля, за который она заплатила заранее. Сейчас она снова кого-нибудь снимет и через полчаса отымеет свою жертву в той же комнате, на той же кровати.
Мэддокс вцепился в руль, борясь с желанием пойти в клуб и выволочь ее оттуда. Или увести ее в мотель самому. Форменное безумие бушевало в нем лесным пожаром, раскалывая череп; сексуальная неудовлетворенность глодала его изнутри. Но Мэддокс кое-как справился с собой, рванул «Импалу» с места и вылетел на шоссе, направившись к заливу на предельной скорости, словно пытаясь обогнать свои чувства – и бешеную ревность. Гнев на Энджи за ее поступок смешивался в нем с сознанием, что это не его собачье дело.
Нервные окончания Энджи, кажется, шипели и плевались искрами, как оборванные электрические провода на мокрой земле. Когда она распробовала поцелуй Мэддокса, вожделение в ней превратилось в кровожадное, клыкастое существо, когтившее изнутри ее грудь и лоно. Она приехала сюда, на свою охотничью территорию, в поисках облегчения, которого, как она знала, ей не найти. Не в этот раз. Только не после этого поцелуя.
Слова Грабловски эхом отдавались в ушах, когда Энджи оглядывала танцпол: «Он охотится там, где его стремление сохранить анонимность совпадает с его комфортной зоной…»
Эта параллель окончательно вывела ее из равновесия: здесь ее зона комфорта – достаточно (но не слишком) далеко от Виктории и вполне анонимно для такого позднего часа в будний день. И здесь она доходит до крайностей. Превращается в кого-то другого.
Бармен ухмыльнулся, когда Энджи присела у стойки:
– Как обычно?
Она кивнула, не желая возражать, что в сегодняшней ночи обычного мало. Перед ней сразу возникла водка с тоником. Сегодня бармен работал полуголым – без рубашки, зато с черным галстуком-бабочкой на толстой, накачанной шее. Он, должно быть, натерся маслом – рельефные мышцы красиво ходили под гладкой кожей с ровным, из солярия, загаром. Энджи глубоко вздохнула, стараясь переключиться на то, что видит, и забыть тело Мэддокса под мокрой рубашкой… вкус его поцелуя, ощущение надежности… страсть в его глазах. Бармен повернулся, доставая с полки бутылку, и Энджи увидела, что на брюках у него вырезаны куски ткани в форме сердец, обнажая ягодицы. Ничего себе… Энджи отвела глаза. «Найди себе мужика, выведи заразу страсти из организма, а потом поезжай домой и выспись. Завтра будет новый день».
Сегодня в клубе было малолюдно. Вечер посвящался памяти рок-звезды, безвременно ушедшей от передоза, и зеркальный шар рассыпал над танцующими пурпурные искры. Танцоры двигались, как обреченные любовники, и терлись друг о друга под медленные, чувственные песни. Стихи были о любви и сексе – что-то вроде «слились в поцелуе» и «твой пот остался на моем теле…».
