– Ты с ума сошел. Никого я не убивал!
– Замолчи, я не желаю слушать твою жалкую ложь. – Голос князя снова был тих и тяжел. – Я здесь только из-за твоей матери. Аурелия плакала и просила за тебя, ошибка природы. Поэтому тебя не казнят.
– Казнят?..
Нет, это сон. Это не может быть правдой! Не может!..
– Последний раз я спасаю твою негодную шкуру, Андрей. Дай руки, – велел отец, доставая из кармана ключ и шагая к нему.
Поворот ключа – и кандалы упали с рук, а князь протянул ключ. Мгновение Андрей не мог сообразить зачем и только потом опустил взгляд на ноги. Выругался под нос по-франкски. Присел, опираясь на стену, отпер замок на ножных кандалах. Поднялся, отдал ключ.
– Иди, – отец махнул на тяжелую металлическую дверь.
– Кого я убил и когда? – Андрей встал напротив него.
– Не притворяйся агнцем господним, – нахмурился отец.
– Я не притворяюсь, демоны тебя разрази! Я никого не убивал! Никогда! Даже на дуэлях!
– Хватит, Андрей. Твоя ложь уже не имеет смысла. Тебя нашли рядом с убитым сыном Всеблагого Радетеля, пьяного вдрызг, в крови. Твои дружки не посмели тебя выгораживать. И если бы не твоя мать…
– Я пальцем его не трогал, клянусь!
– Замолчи, – хмуро покачал головой князь Михаил. – Поздно клясться. Все поздно.
– Но…
– Радетель успел к его величеству Николаю раньше меня, – открывая дверь камеры перед Андреем, сказал отец. – Твой приговор подписан и обжалованию не подлежит. За участие в запрещенной дуэли и убийство тебя предали анафеме и казнят сегодня в полдень.
– В смысле казнят? – Андрей оглянулся на покинутую камеру. – Ты же…
– Я не просил помилования для тебя. Лишь возможность проститься.
Отец сказал это так спокойно, что Андрей не сразу понял, что именно. А когда понял – едва удержался, чтобы не завыть. Отец даже не просил о помиловании. Не просил. Он просто выбросил неудачного сына из своей жизни, как бракованного щенка из помета породистой суки.
Он не пожелал разобраться. Выслушать. Действительно, зачем? Андрей – бездарное ничтожество, от него никакого толку для семьи. Он все и всегда делал не так, в отличие от младшего брата. Вот Ярослав – тот достойный сын. Если бы его нашли рядом с трупом, отец бы приложил все силы, чтобы спасти кровиночку, свою гордость и надежду. А Андрей… что Андрей? Нет такого сына у князя Волкова. И не было.
Проклятье.
И что теперь? Отец лично отвел его на казнь?
– Что теперь, отец?
– Не смей меня так называть, – холодно отозвался тот, остановившись перед очередной дверью. – Выходи, Андрей. Тебя ждет портал во Франкию, у поверенного семьи возьмешь деньги. При разумном использовании тебе хватит, пока не найдешь службу. Больше ты ничего от меня не получишь, даже не пытайся. Явишься ко мне или к матери – отправишься на плаху. Назовешь имя, с которым был рожден – сгоришь заживо, сам знаешь, как действует анафема. Пока же вместо тебя казнят бродягу. А ты исчезнешь. Прощай.
Дверь со скрипом отворилась, и Андрея толкнули в темную комнатушку. Он обернулся:
– Отец!.. – и осекся. Дверь захлопнулась перед его носом.
– Прошу, сударь, – раздался незнакомый голос. – Ваш портал.
Человек в темном плаще, скрывающий лицо под капюшоном, сделал какие-то пассы, и в воздухе зависло мутное овальное зеркало. Что-то затрещало, заискрило, в зеркале проступили контуры бедных домов и куч отбросов.
– Где это? – спросил Андрей, отступая к двери.
– Брийо. Идите скорее, сударь. Портал продержится не более минуты, – сказал незнакомец… и исчез.
Демонов маг! Демонов отец! Проклятье! Куда они хотят его запихнуть?! Вот в это дерьмо? Прямо в сточную канаву?! Не может такого быть! Не может, отец не мог…
Тут за его спиной послышались шаги, звон ключей, голоса… Обыденные, усталые голоса тюремщиков, рассуждающих, нужен ли смертнику последний обед. Все равно ж помирать, и не скажет он никому. А тут живые люди голодные сидят, жалованье-то крохотное, а семья большая. Так, может, и не надо убивцу обед нести? Чай, пропадет еда зазря, бывший князь-то сдохнет в полдень. А Единому неугодно, чтоб хорошая еда пропадала.
– Не дождетесь, сукины дети, – буркнул под нос Андрей и шагнул в мерцающий портал.
Глава 1, о дивном новом мире
Черт знает где, черт знает когда, черт знает кто
В этот раз она просыпалась от наркоза легче и быстрее, чем раньше. Вместо привычного уже постепенного выплывания, словно со дня моря, она просто проснулась. На удивление почти ничего не болело, разве что слегка саднило в промежности. Даже в руке, где должна была быть капельница, почти ничего не чувствовалось.
Не открывая глаз, Ольга на пробу пошевелила пальцами рук, затем ног. Прислушалась. И только тут до нее дошло, в чем еще странность.
Запахи!
Даже не запахи, а вонь! Вместо положенных хлорки и лекарств – пот, перегар и черт знает что еще, не менее отвратительное.
Ожидая привычной сухости и тумана, Ольга раскрыла глаза… и снова закрыла. Что-то с палатой было не то. Ладно, запахи могут и померещиться после наркоза, но паутина на дощатом потолке и пыльный алый балдахин-то откуда?
– Сестра? – позвала она и осеклась. С голосом тоже было что-то не то.
Никто не отозвался, зато где-то рядом послышалось сонное сопение, что-то заворочалось, запах несвежего тела и перегара усилился. Правда, почему-то уже не казался отвратительным, а каким-то привычным, что ли.
Лежать и гадать, что так или не так, Ольге показалось бессмысленным, и она открыла глаза. Щелястый потолок и грязный балдахин никуда не делись. Чертовщина? Или сон? Решив, что логичнее считать внезапные перемены в интерьере сном, Ольга оглядела комнату. Небольшую, с полукруглым мутным окном в частом переплете, с грязно-розовыми обоями в цветочек, почти без мебели, зато с «живописью» на стене. Две картины изображали непристойные оргии, как их видели веке этак в восемнадцатом, и рисовал их явно одноглазый рукожоп.
Но самым интересным в этом сне была не живопись, а сосед по кровати. Когда Ольга пошевелилась, он засопел, заворочался и попытался закинуть на нее руку. Машинально ее оттолкнув, Ольга села на кровати и сделала еще парочку открытий. Первое – что спала она не в ночной рубашке, а почему-то топлесс, в некогда белой юбке (судя по виду, нижней) и одном чулке со сползшей на щиколотку алой подвязкой. Второе – что незнакомец, просыпающийся рядом с ней, тоже наполовину раздет. Расстегнутый коричневый сюртук и несвежая белая рубашка на нем были, а все остальное отсутствовало. То есть валялось на полу неопрятной кучей, со вторым ее чулком поверх всего. Почему-то голые мужские ноги, поросшие русым волосом, так и притягивали взгляд. Как современное искусство на грани прекрасного и отвратительного. Лица мужчины она не видела, оно было прикрыто подушкой и растрепанными русыми прядями. Довольно редкими – мужчина явно рано начал лысеть, да и фигурой не походил на топ-модель: полноват, рыхловат. Зато рука, сейчас обнимающая подушку, была красивая, благородных очертаний, чистая и без мозолей. И с перстнем-печаткой, какой-то темно-зеленый камень в золотой оправе.
