Директриса распахнула перед Матильдой дверь в небольшую гостиную, неуловимо напоминающую главный зал борделя. Не обстановкой и не цветовым решением: здесь все было кричаще скромным и в серо-голубых тонах. Матильда сама не могла понять – чем. Может быть, атмосферой? Здесь явно тоже продавали девушек, не особо спрашивая их согласия.
Кресло, в которое усадили Матильду, было вполне удобным. Шамьет и печенье оказались вкусными и ароматными.
– Пекла Жанетта, если вам нужна помощница на кухню, самая подходящая кандидатура. Все наши девушки обучаются вести дом, поддерживать чистоту, стирать и готовить. Но Жанетте особенно удается все, что связано с кулинарией. Дочь потомственного булочника. Бедняжка потеряла родителей в совсем юном возрасте, а старший брат не решился взять на себя ответственность за дитя. Милостью Единого, – директриса напоказ перекружилась, – он доверил эту богоугодную миссию нам.
Матильду чуть не стошнило от пафоса и сладости, но она удержала нейтрально-вежливое выражение лица. Она – княгиня, а княгиням не подобает морщиться.
Поэтому она лишь холодно кивнула, про себя думая, когда же розовая мадам перейдет к делу, то есть к показу девиц и, собственно, торговле.
Долго ждать не пришлось. Сначала Матильде объяснили, что пансионат содержится на средства благотворителей, но сирот слишком много, обучение и все прочее стоит дорого, и потому они обязаны отработать. А пока затраты компенсирует работодатель. Временно! Исключительно временно! Девушки очень трудолюбивы и отлично вышколены, никаких нареканий! «Наши выпускницы служат в самых лучших домах Брийо, вот, к примеру, не так давно сам управляющий графа Лавуа взял двоих, а то еще барон Руассо…»
– Да-да, – поторопила ее Матильда. – Покажите мне всех, мадам.
– Шесть?
– Семь. – Тиль обдала ее холодом.
Из пансиона Матильда вышла гордой победительницей. За ней шла стайка из семи девиц, отвоеванных у розовой директрисы. С боем. Несмотря на то, что за каждую из девиц Матильде пришлось выложить по пятнадцать золотых, директриса ни в какую не хотела отпускать всех. Половину из них уже, видите ли, ждали хорошие места в приличных семьях. Когда Матильда уточнила, что значит хорошие, услышала о жалованье в полтора золотых в год, которое почтенные хозяева собираются им платить. А когда девушки отработают свое обучение, обретут необходимый опыт, то смогут поискать и что-то получше.
– То есть вас не смущает, что вы продаете их на десять лет в рабство? – уточнила Матильда.
Директриса сделала круглые глаза и возмущенно заквохтала, объясняя их светлости все сложности обучения и содержания дев, дороговизну всего на свете и прочая, прочая. Разумеется, слушать ее Матильда не стала. Просто пригрозила, что устроит пансионату аудиторскую проверку, а лично директрисе – проверку налоговую.
В общем, девиц ей отдали и провожали такими взглядами, что будь у Матильды совесть, она обязана была упасть замертво.
Кстати, безо всяких проклятий ей теперь грозила смерть от банального голода. Она дала директрисе расписку на сто пять золотых, то есть чуть больше, чем у нее самой оставалось от годового содержания. Но отступить и бросить девушек не могла, слишком живы были собственные воспоминания о борделе. А ведь горничным по большому счету придется куда хуже. Бордельным девицам хотя бы иногда дарят подарки и оставляют на чай, а юные горничные должны будут обслуживать хозяев бесплатно и без надежды на освобождение.
Нет. Нельзя такого допускать! И с этим пансионатом она непременно что-нибудь сделает. В ближайшее же время!
А пока следовало отвезти девушек домой, занять их работой и думать, как же выкручиваться с финансами. Впрочем, что тут думать? Надо делать следующее шоу для Жози и жить на доходы.
Девушки, прижимающие к себе узелки со скудными пожитками – каждой выдавалась смена белья и одно «выходное» платье чуть приличнее одежды огородного пугала – смотрели на Матильду, как на ангела небесного и опасную сумасшедшую в одном лице. Одна Козетта, синеглазое чудо (хоть директриса и утверждала, что чудовище), посмела прямо встретить ее взгляд.
И хорошо. Пока они ехали к «Ундине» на двух колясках, в которые уместились с некоторым трудом, Матильда немного ее расспросила. Оказалось, все еще хуже, чем она думала. То есть образования девушкам не дали почти никакого. Научили читать и писать, дали основы арифметики, все же остальное время – домоводство и молитвы, молитвы и домоводство. А когда Матильда спросила, есть ли в Брийо заведения, где учат чему-то еще, Козетта даже не поняла, о чем ее спросили, и назвала Императорский Университет. В который, кто бы сомневался, женщин не принимали вообще.
– А где же учатся благородные девицы? Те, что не сироты?
– Дома, где ж еще. Благородным девицам нанимают гувернеров и учителей.
– Ага! А где готовят гувернанток?
Бедняжка Козетта недоуменно пожала плечами:
– Разве женщины бывают учителями?
– Бывают, – вздохнула Матильда. – Вам же преподавали женщины.
– Домоводство, шитье и кулинарию. Чтению, письму и счету нас учил фра Амвросий.
Матильда чуть за голову не схватилась. Здесь нет даже гувернанток! Что за дикая страна! Но уж это она точно может исправить. Открыть институт благородных девиц, где будет учить юных особ быть не прислугой, а хорошими женами и гувернантками. Без рабства! Никаких десятилетних контрактов, разрыв которых приравнивается к воровству.
Дома она сдала всю ошалевшую от перемен стайку девиц фрау Берте, велев пристроить их к работе – дому как раз требовалась генеральная уборка, да и в саду наверняка есть чем заняться. Опять же, можно разбить огород и цветник. А сама она даже извозчика не отпустила, дала ценные указания и отправилась к Жози добывать деньги на содержание всего этого курятника.
Первым, кого она встретила в борделе, был одинокий Сальваторе в компании пустого бокала из-под вина. Увидев входящую в общий зал Матильду, он безразлично скользнул по ней взглядом, но вернулся, присмотрелся и воскликнул:
– Тиль! Муза моя! Я знал, что ты придешь спасти меня от этой жестокой женщины!
– Как ты меня узнал? – Матильда присела за его столик, не снимая шляпки с густой вуалью. Она принципиально не желала появляться в городе с открытым лицом, пусть это и попахивало трусостью.
– Я художник! Я вижу тебя… – Непризнанный гений вдохновенно обрисовал в воздухе нечто гитароподобное. – Я узнаю тебя в любой маске, прекрасная Тиль! А эта низменная женщина меня выгоняет!
– Ты отработал свои долги, Сальваторе, – раздался разраженный голос Жозефины. – Я предлагаю тебе свободу. И разовые контракты. А будешь жаловаться, не предложу ничего, сам ищи работу.
Обернувшись к Жозефине, которая подошла к столику, Матильда улыбнулась, но ответной улыбки не дождалась.
– Вот! Я же говорю, она желает моей смерти! – возмутился Сальваторе. – На улице почти морозы, мне негде ночевать, а эта безжалостная и бессердечная дама гонит меня в ночь, в грозу, в канаву! Меня! Самого Сальваторе Даэли! – патетически вознес руки к потолку неугомонный художник. – И это тогда, как я начал рисовать свое лучшее произведение! Деву под вуалью!
