Надя молча смотрела, как мать Женечки рухнула на колени и зарыдала. Прижимая ленту к губам, бедная женщина взывала к милости святых. Вдова наблюдала за ней с другой стороны дороги. Черные глаза Карины сверкали, уголки губ опустились так, что рот напоминал отставшую от дерева кору; длинные тонкие пальцы походили на голые ветви, с которых сорвал листву жестокий ветер.
На прощание Гавел обнял сестру и шепнул ей:
– Береги себя.
– Как? – спросила девочка, но у брата не было ответа на ее вопрос.
Через неделю Максим Грушов и Карина Стоянова обвенчались в маленькой беленой церквушке, что стояла в самом центре деревни. Свадебного пира не было, как не было и цветов в прическе новобрачной, лишь бабушкин жемчужный кокошник. Сойдясь во мнении, что жемчуг, скорее всего, фальшивый, соседи все же не могли не признать, что невеста выглядит очень мило.
Чтобы молодожены могли провести брачную ночь наедине, Надю положили спать у Бабы Оли. Когда утром девочка возвратилась домой, ее встретила тишина – отец и мачеха еще не вставали. На кухонном столе валялась пустая бутылка из-под вина, рядом на блюде – крошки от пирога – судя по запаху, апельсинового кекса. Похоже, Карина все-таки сохранила про запас немного сахара. Надя не удержалась и облизала блюдо.
* * *
Несмотря на отъезд Гавела, в доме стало как будто теснее. Максим беспокойно бродил из комнаты в комнату, не в силах усидеть на одном месте дольше нескольких минут. В первое время после свадьбы он выглядел спокойным, почти счастливым, но постепенно делался все более нервным и взвинченным. Плотник много пил, проклинал нехватку работы, сани, которых лишился, пустое брюхо. Он кричал на Надю, а когда девочка подходила слишком близко, отворачивался, точно она была ему противна.
В редкие случаи, когда Максим бывал ласков с дочерью, на пороге непременно появлялась Карина. Ее черные глаза горели ревностью, узкие пальцы туго скручивали полотенце. Она отправляла падчерицу на кухню, заставляла выполнять самую нелепую работу и велела не путаться у отца под ногами.
За столом Карина смотрела на Надю так, словно ненавидела за каждую каплю разведенного водой бульона, которую проглатывала девочка, словно с каждой ложкой падчерица вычерпывала содержимое ее собственного желудка, расширяя и углубляя образовавшуюся в нем пустоту.
Минуло чуть больше недели, когда Карина схватила Надю за плечо и, кивнув в сторону леса, приказала:
– Ступай проверь силки.
– Скоро стемнеет, – возразила Надя.
– Глупости, еще совсем светло! Должна же быть от тебя хоть какая-то польза. Иди и без мяса к ужину не возвращайся.
– Где отец? – потребовала ответа девочка.
– У Антона Козаря. Пьет, играет в карты и пытается забыть, что небеса наказали его, послав негодную дочку. – Карина с силой вытолкала падчерицу за дверь. – Ну, ступай, не то скажу отцу, будто видела тебя с Виктором Ероновым.
Наде хотелось ворваться в убогую хижину Антона Козаря, выбить из отцовской руки стакан, крикнуть, чтобы он выгнал из дома эту злобную ведьму с бездонными черными глазами. Именно так Надя и поступила бы, будь она уверена, что отец примет ее сторону. Вместо этого девочка пошла в лес.
Две первых ловушки оказались пустыми. Сердце в груди Нади гулко стучало, а тени становились все длиннее, но она заставила себя идти дальше, ориентируясь на белые камушки, которыми Гавел отмечал тропинку. В третьем силке трепыхался ошалевший от страха заяц-русак. Пропустив мимо ушей последний писк, исторгнутый из груди зверька, Надя одним решительным движением свернула ему шею и почувствовала, как обмякла теплая тушка. Шагая назад с добычей, девочка представляла, как порадуется отец за ужином. Он назовет ее храброй девочкой, но отругает за то, что она отправилась в лес в одиночку, а когда Надя признается, что в лесную чащу ее послала мачеха, отец навсегда прогонит Карину.
Однако, когда она переступила порог, Карина уже дожидалась ее, вся белая от бешенства. Мачеха вырвала зайца из Надиных рук и затолкала девочку в комнату. Снаружи щелкнул засов. Надя долго колотила в дверь кулаками, требовала ее выпустить, но кто мог отозваться на крики?
Наконец, ослабев от голода и отчаяния, она упала на кровать, подтянула колени к груди и расплакалась. Девочка долго лежала, сотрясаясь в рыданиях, но урчание пустого желудка не давало уснуть. Надя скучала по брату, тосковала по матери. За весь день она съела лишь кусочек репы на завтрак, и, если бы Карина не отобрала у нее зайца, девочка зубами порвала бы его на куски и сожрала сырым.
Поздно ночью она услыхала, как распахнулась входная дверь, отец на заплетающихся ногах прошел по коридору и осторожно поскребся к ней. Прежде чем Надя успела ответить, за дверью раздался ласковый, воркующий голос Карины. Тишина, шорох ткани, глухой стук, стон и снова стук – ритмичные шлепки тел о стену, охи и вздохи. Надя заткнула уши. Конечно, Карина знала, что в комнате слышен каждый звук, и устроила все это ей в наказание. Девочка еще глубже зарылась в одеяла и подушки, но все равно не могла спрятаться от этого постыдного, исступленного ритма, в такт с которым в голове Нади звучали слова Карины, сказанные на танцах: «Убирайся вон. Вон. Вон. Вон».
На следующий день отец проспал до полудня. Когда он вышел на кухню и Надя подала ему чай, Максим отшатнулся от дочери. Взгляд его блуждал по полу. Мачеха с перекошенным лицом стояла возле раковины и перемешивала щелок.
– Пойду к Антону, – объявил плотник.
Надя в отчаянии открыла рот, чтобы просить отца не оставлять ее наедине с Кариной, однако тут же поняла, что это бессмысленно. Через мгновение Максима уже не было.
На сей раз, когда Карина велела ей проверить силки, девочка молча повиновалась. Однажды она уже ходила в лес, а значит, справится и сегодня. Она освежует и приготовит зайца сама, на костре. Домой Надя вернется сытой и сумеет дать отпор мачехе, с отцовской помощью или без.
Надежда придала ей уверенности. В воздухе закружились первые снежинки, но девочка не повернула назад и упорно шла от одной пустой ловушки к другой. Только когда начало смеркаться, она сообразила, что уже не видит белых камушков – отметок Гавела. С неба падали снежные хлопья. Надя замерла и медленно повернулась кругом, крутя головой по сторонам в поисках какого-нибудь ориентира, знака, который выведет ее на тропинку. Деревья превратились в черные полосы, с земли мягкими клубами взметались снежные вихри. Дневной свет постепенно тускнел. Девочка поняла, что дорогу домой ей не найти. Царившее вокруг безмолвие нарушал лишь вой ветра и ее собственное прерывистое дыхание. Лес погружался в темноту.
А потом она вдруг ощутила его, это густое, душистое облако, такое горячее, что обжигало ноздри: аромат жженого сахара! Надя задышала часто-часто, и, хотя в груди нарастал страх, рот непроизвольно наполнился слюной. Она подумала о зайце, которого достала из силка в прошлый раз, вспомнила сумасшедший стук его сердечка, вращавшиеся от ужаса белки глаз. Что-то прошмыгнуло мимо нее в темноте. Надя бросилась бежать.
