Надю охватила дрожь. Вороньи крылья застучали по стеклу, выбивая слабую, бесполезную дробь. Отцовская рука скользнула под юбку дочери. Пряничная девочка не пошевелилась.
«Это не я, – твердила себе Надя. – Нет, нет, не я». Она вспомнила, как отец не находил себе места, как продал лошадей и, самое главное, сани. До этого… до этого девочки пропадали в других деревнях – то в одной, то в другой. Слухи, молва о несчастьях где-то там, вдалеке. Но потом пришел голод, а вместе с ним – долгая зима, и Максим, загнанный в ловушку, стал охотиться рядом с домом.
– Я хотел остановиться, – шептал он, крепче прижимая к себе дочь. – Я пытался, поверь. Умоляю, скажи, что веришь мне.
Пряничная девочка молчала.
Максим снова раскрыл влажный рот для поцелуя и, испустив не то вздох, не то стон, впился в сладкую мякоть шеи. Когда зубы вонзились глубже, стон перешел во всхлипы.
Надя неотрывно смотрела, как отец пожирает пряничную девочку, укус за укусом – плечо, руку, ногу… Он рыдал и давился, но не прекращал свою чудовищную трапезу. К тому времени, как Максим расправился с пряничной дочкой, огонь в очаге давно погас. Закончив, он растянулся на полу, выставив кверху набитое брюхо. Пальцы его были липкими от глазури, в бороде застряли крошки. Только тогда Надя отвернулась.
Отца нашли наутро – с лопнувшим животом и вываленными кишками, воняющими гнилью. Всю ночь Максим провел на коленях, всю ночь его рвало кровью и сахаром. Карина домой не возвращалась. В схроне под окровавленными половицами, среди прочего, обнаружили детский молитвенник, браслет из стеклянных бусин, алые ленты, которые Женечка Лукина вплела в косы перед праздником, и белый вышитый передник Лары Деникиной – неумелые стежки, проложенные детскими руками, были бурыми от крови. С каминной полки безмолвно таращились маленькие деревянные куколки.
Надя стрелой полетела к ведьме. Магда вполголоса произнесла заклинание и вернула ей человеческий облик, а Владчек облизал культи отрубленных пальцев. Много дней Надя трудилась бок о бок с ведьмой, не произнося ни слова, и почти ничего не ела.
Все ее мысли занимал не отец, а Карина. Та, которая приходила к ним, когда заболела Надина мать, поселилась в доме после ее смерти и присматривала за Надей, когда уехал Гавел… Это Карина отправляла Надю в лес, подальше от отца; Карина отдалась монстру в надежде спасти хотя бы одну девочку.
Надя мыла, скребла, готовила, работала в саду и неотступно думала о Карине, которая провела долгую зиму наедине с чудовищем, терзаясь страхом всякий раз, когда он выходил за дверь, по всему дому ища подтверждения своим ужасным догадкам, ощупывая полы, шкафы и стены в попытке отыскать тайник, созданный умелыми руками плотника.
Труп Максима Грушова сперва хотели сжечь, но в конце концов без отпевания похоронили на каменистом пустыре, где по сей день не растет ни травинки. Тела пропавших девочек так и не нашли, хотя охотники порой натыкались в лесу то на горстку костей, то на черепаховый гребень, то на башмачок.
Карина перебралась в другую деревню. Что с ней стало – никому не ведомо. Одинокую женщину редко ждет счастливая судьба. Надин брат, Гавел, вернулся с северной войны героем. Что же до самой Нади, то она осталась у Магды и обучилась всем тонкостям ведьминского ремесла, овладев самыми темными чарами, о каких в подобную ночь лучше и не упоминать вслух. Поговаривают, что при растущей луне она творит такую волшбу, на которую не отваживалась даже Магда.
Теперь вы знаете, что за монстры некогда обитали в лесах за Дувой, а если когда-нибудь встретите медведя в золотом ошейнике, то можете обратиться к нему по имени. Наглухо затворите ставни и проверьте, крепко ли заперт засов. Зло способно проникать в дом через самые тонкие щели. Не съесть ли нам чего-нибудь вкусненького?
Что ж, тогда помогайте мне помешивать варево в горшках.
Ножичек
ПУТЕШЕСТВОВАТЬ ПО СЕВЕРНОМУ ТРАКТУ с тяжкими думами на сердце – опасно. К югу от Аркеска есть место, где деревья расступаются, птицы не поют, а на ветвях висят холодные тяжелые тени. На этом глухом отрезке дороги путники держатся ближе друг к другу, горланят песни и бьют в барабаны, ибо если кто здесь с головой погрузится в собственные мысли, тот непременно свернет с тропы и попадет в чащу. А уж того, кто не прислушался к окликам товарищей, ноги сами собой приведут к безмолвным улицам и заброшенным домам Велисьяны, про́клятого города.
Между булыжниками мостовой густо проросла сорная трава и цветы. В лавках пусто, двери на сгнивших петлях завалились, вместо них зияют черные проемы. Городскую площадь оплели побеги колючего кустарника, а купол церкви давно рухнул – теперь он лежит на боку среди разбитых скамеек и собирает дождевую воду; позолоту на нем либо стерло время, либо ободрал предприимчивый вор.
Вы можете узнать эту тишину, если встанете посреди бывшей Площади Женихов, окинете взором осыпающийся фасад некогда роскошного дворца и на самом его верху – маленькое окошечко, створки которого украшены резьбой в виде лилий. Это тишина остановившегося сердца. Велисьяна – город-мертвец.
В былые времена город славился двумя вещами: отличной мукой, из которой пекла хлеб каждая хозяйка на сто миль вокруг, и красотой Евы Лучовой, дочери старого герцога.
Герцог не ходил в королевских фаворитах, однако сумел разбогатеть и без этого. Он соорудил на реке плотины и отводные каналы, так что вода перестала затоплять его земли, построил знаменитую мельницу, на которой мололи всю велисьянскую муку, а чтобы огромное водяное колесо вращалось ровно и плавно, снабдил его крепкими стальными пластинами.
Споры о том, как Ева Лучова выглядела на самом деле, не утихают до сих пор. Волосы – цвета сияющего золота или черные, точно вороново крыло? Глаза – синие, будто сапфиры, или зеленые, как молодая трава? Подробности можно опустить, для нас важна лишь сила ее красоты, а потому достаточно знать, что Ева была прекрасна с самого рождения.
Настолько прекрасна, что повитуха, принимавшая роды у герцогини, схватила громко орущую малютку и заперлась с нею в кладовке для белья. Женщина отказывалась возвращать младенца матери и умоляла позволить ей еще немного полюбоваться прелестным личиком, покуда герцог не выломал дверь кладовки при помощи топора. Повитуху высекли, однако даже это не остановило целую череду кормилиц от попыток украсть ребенка. В конце концов герцог нанял для дочери слепую няньку, и во дворце воцарился покой. Разумеется, затишье продлилось недолго, ведь Ева с каждым днем становилась все краше.
Никто не мог найти этому объяснения: ни герцог, ни его жена не отличались завидной внешностью. Ходила молва, что герцогиня захаживала в шатер сулийской колдуньи, а самые отъявленные завистники шепотом рассказывали, будто Евину мать соблазнил прекрасный демон, проникший в ее опочивальню на полной луне. Большинство горожан, впрочем, со смехом отвергали эти предположения, ведь все знали Еву как самую добрую, послушную и благочестивую девочку. И все же когда она шла по улице, едва касаясь мостовой прелестными ножками, и ветерок шевелил ее волосы, трудно было сдержать изумление. Каждый год в Евин день рождения слепая нянька вплетала в косы своей подопечной цветы, а на самом деле дрожащими пальцами ощупывала голову девочки, со страхом ожидая почувствовать под руками проклюнувшиеся рожки.
