Члены правительства – Геббельс, Нейрат, Бломберг и другие – стояли вперемежку с послами и посланниками со всего света. Я немного поговорил с Шахтом и прошелся по парку с сэром Эриком Фиппсом. Когда гости сели ужинать за сотни столов, больших и маленьких, подул холодный влажный ветер; электрические обогреватели не грели, так как ветер уносил тепло. Я продрог, но моя жена возражала против того, чтобы я надел шляпу и пальто, которые я оставил во дворце. Поскольку становилось все холоднее, я все-таки надел пальто и шляпу. Это не должно было броситься в глаза, так как Левальд, немец, возглавляющий комиссию по проведению Олимпийских игр, также был в шляпе, а сэр Эрик Фиппс вообще решил покинуть вечер из-за холода. Затем последовало самое грандиозное представление, какое мне когда-либо приходилось видеть. Артисты и артистки, одетые в костюмы восемнадцатого века, танцевали на лужайке. Знаменитый пилот Удет выполнил различные фигуры высшего пилотажа. Некоторое время мы наблюдали это представление и другие номера, но стало так холодно, что в четверть одиннадцатого я решил уехать. Я был уверен, что ко мне вернется моя прошлогодняя простуда.
Суббота, 15 августа. В отчете американского консула в Штутгарте (Южная Германия) говорится, что пресса этого района весьма откровенно обсуждает отношения с Испанией. Основная мысль, как сообщает пресса, сводится к тому, что фашистско-нацистские державы окажут революционной, или, вернее, реакционной военной клике в Испании поддержку в захвате власти. В обмен на свою помощь Германия и Италия поделят между собой испанские колониальные владения и заключат договор о союзе, который без войны даст этим трем диктаторам контроль над Европой.
Хотя я и не предвидел этой конкретной ситуации с участием Испании, я в конфиденциальных сообщениях в Вашингтон предсказывал возможность установления германо-итальянского контроля над Европой. События прошлой осени указывали на вероятность такого исхода. Речь Гитлера от 7 марта была важным шагом в этом направлении. Отказ от согласованных англо-французских действий против итальянской агрессии в Абиссинии, по моему мнению, обрекает демократии в Европе на гибель. События последних недель в Испании, кажется, открывают новые возможности для Муссолини и Гитлера. Им ничто не может помешать, поскольку Англия бессильна, а во Франции такие раздоры, что установление там диктатуры кажется неизбежным. Соединенные Штаты, отказавшиеся в 1919–1920 годах участвовать в европейских делах, теперь оказались перед лицом тесного фронта диктаторов, который в свое время доставит им серьезные неприятности. Как неразумна была и продолжает быть группа меньшинства в нашем сенате!
Наш сотрудник сообщил мне сегодня, что советник посольства Мейер, прибывший сюда в декабре прошлого года, до моего отъезда в апреле стал заигрывать с Герингом, решив установить более тесные отношения с ним и заключить договор с Германией. В связи с этим у Геринга сложилось впечатление, что Рузвельт вскоре отзовет меня или что я подам в отставку, если Рузвельт потерпит поражение в ноябре. Еще в марте мне показалось, что Мейер ухаживает за немецкими диктаторами куда усерднее, чем его предшественники – мистер Уайт и мистер Гордон. Когда в государственном департаменте было получено предложение Мейера начать переговоры, Хэлл высказался против. Затем поступило настойчивое предложение прислать двух представителей для переговоров. В это время Геринг стал проявлять теплые чувства к Мейеру и неоднократно приглашал его к себе. Он устроил в его честь обед. Госдепартамент послал двух представителей в Германию, но они отказались приехать в Берлин.
Геринг с одобрения Гитлера направил своего представителя в Мюнхен для переговоров с ними. Но никаких существенных уступок, которые могли бы привести к заключению договора, не было предложено, и американские представители уехали восвояси. Геринг и, возможно, Мейер думали, что это я сорвал переговоры. В Вашингтоне мне по этому поводу не было сказано ни слова, и я, конечно, никак не причастен к этому делу. Затем приехали два сенатора: Уилер и Бэркли. Мейер дал в их честь шикарный обед, на который он пригласил также Геринга. Геринг принял приглашение, но в последний момент отказался приехать, по-видимому обозлившись на Мейера. Уилер присутствовал на одном обеде в Вашингтоне, где за Германией было признано право господствовать над всей Европой. Он сообщил Мейеру, что я непопулярен повсюду в Соединенных Штатах. Во время пребывания там в июне и июле этого года я этого никак не заметил. Говорят, будто эти сенаторы заявили, что я вскоре буду отозван. Постараюсь разузнать, о чем они говорили и что у них на уме.
Воскресенье, 16 августа. Сегодня днем в половине второго мы отправились на Олимпийский стадион, где происходят заключительные игры и будут оглашены окончательные результаты. Я по радио обратился с минутным приветствием к Соединенным Штатам.
Вдоль улицы длиной в семь миль, начинающейся у круга Большой звезды в Тиргартене и ведущей к стадиону, на высоких древках развевались сотни флагов – немецкие и других стран, а из окон домов свешивались флаги со свастикой. По обеим сторонам улицы на всем ее протяжении тесными шеренгами стояли солдаты в форме войск СА и СС. Их было около ста тысяч.
Вместе с другими послами мы заняли места в переднем ряду. Места для Гитлера и Геринга, а также для других видных нацистов, включая генералов, были расположены намного выше и несколько отступя. Гитлер явился в три часа. Начались конные состязания, скачки с препятствиями, в которых приняли участие спортсмены многих стран. Они продолжались до 8 часов вечера. Затем были оглашены имена победителей и вручены медали и призы. Огромное поле стадиона было освещено лампионами, установленными по окружности над верхними рядами трибун; причудливые лучи света подымались вверх и встречались на высоте двухсот или трехсот футов над полем. Мне еще не приходилось видеть такого интересного зрелища.
Вечером мы были на приеме, устроенном Геббельсом для дипломатического корпуса и участников Олимпийских игр. Прием состоялся на красивом островке в пятнадцати милях от города, в парке большого особняка, принадлежавшего ранее какому-то еврею. Мы пожали руку хозяину, человеку, который 30 июня 1934 года помогал уничтожать немцев лишь за то, что они были в оппозиции к нацистскому режиму. Рукопожатие было мне неприятно так же, как и рукопожатие с Герингом при подобных же обстоятельствах два дня назад. Мы сели за небольшой столик возле главного стола, за которым сидел Геббельс, хотя здесь я считаюсь вторым по старшинству дипломатом после французского посла. Я сделал это преднамеренно, и Геббельс не пригласил меня к своему столу.
Вскоре был подан обед примерно на две тысячи человек. Красивые фонари были развешаны по всему островку, многие на деревьях. Французский и итальянский послы с женами, Нейрат и некоторые участники Олимпийских игр заняли места за столом Геббельса. Мы сидели достаточно близко, чтобы видеть, что по-настоящему сердечной беседы не было, как это и бывает обычно на дипломатических приемах.
После обеда начались танцы на помосте неподалеку от нас. Они не очень отличались от танцев у Геринга, представлявших собой подражание греческим и викторианским представлениям. В десять часов началась пальба, напоминавшая войну. Это продолжалось с полчаса; такая форма военной пропаганды возмутила многих. Люди за нашим столом вздрагивали при выстрелах, производивших невероятный грохот. Конечно, стрельба была ненастоящей, без снарядов, но взрывы были так сильны, что содрогалась земля.