По вопросу о германо-итальянских отношениях он по существу ничего не сказал, хотя говорил много. Он не соглашался с тем, что Муссолини намерен подчинить себе Испанию, хотя ранее признал, что Германия не станет протестовать, если Муссолини захватит Египет. Сказанное им косвенно подтверждает сомнительную ценность союза Германии с Италией.
Что касается визита Нейрата в Австрию, то он рассматривается всего лишь как ответный жест на визит в Германию австрийского министра иностранных дел. Я уверен, что дело этим не ограничивается, и спросил его относительно слухов о демонстрациях населения Вены при появлении Нейрата. Он стал утверждать, что там были только стихийные пронацистские демонстрации и что пришлось арестовать нескольких необузданных парней, чтобы удержать их от излишеств. По-моему, все это было подстроено здесь в пропагандистских целях и австрийцы выражали свою враждебность к нацистам. Отсюда и аресты. Приветствовать Гитлера для австрийца является нарушением закона.
Дикгоф все же признал, что цель Германии – заключить четырехсторонний договор и что Германия хочет установить контроль над Австрией и Венгрией, но что все это кончится провалом, если Габсбурги будут возвращены на древний австрийский трон. Нейрат действительно старался продвинуть агрессивные германские планы покорения балканских стран. Это отчасти направлено на то, чтобы вынудить Муссолини раскрыть свое действительное отношение к восстановлению монархии в Австрии. По-видимому, никому не приходит на ум, что бедный австрийский народ имеет право решать, какой строй он хочет иметь. Дикгоф, несмотря на свой кажущийся либерализм, вновь заявил, что район Дуная принадлежит Германии. Это старая кайзеровская политика, только проводимая Гитлером более стремительно, чем довоенным правительством Германии. Европа никогда не признает естественных прав различных стран. Лишь сила имеет вес.
Воскресенье, 28 февраля. Прошла еще одна неделя званых обедов и завтраков. Мы почти каждый вечер бываем в гостях. Были мы и у русского посла. За столом было сорок человек – послов, посланников, представителей германских правящих кругов, но высокопоставленных лиц не было. Обеденный зал, отапливаемый старомодными немецкими печками, казался мне очень холодным; то же испытывал даже английский посол, хотя в Англии в домах никогда не бывает тепло, кроме тех отелей, где живут американцы.
Четверг, 4 марта. Я вновь разговаривал с Шахтом. Вначале он сильно возмущался по поводу сообщения в американских газетах о том, что продажа Германией облигаций в Соединенных Штатах на сумму 69 миллионов долларов для уплаты процентов займодержателям увеличила германский долг, общая сумма которого в официальных отчетах занижена на два миллиарда. Шахт сказал, что это ложное сообщение нанесет ущерб германскому кредиту.
Когда он изложил свое мнение по этому вопросу, я сказал о полученных мной от наших консулов в Латинской Америке донесениях, в которых сообщалось, что германские представители в Чили, Бразилии и Аргентине сделали все возможное, чтобы сорвать мирные усилия государственного секретаря Хэлла на конференции в Буэнос-Айресе; при этом один из германских представителей утверждал, что действует от имени Шахта. Он просил назвать его имя, но я решил пока не делать этого, поскольку сообщение, присланное мне из Вашингтона, было секретным. Из сказанного Шахтом стало ясно, что он, так же как и я, имеет в виду деятельность Ильгнера в Латинской Америке, и я не стал отрицать этого.
Затем я задал Шахту вопрос о возможности созыва международной конференции о мире. Он положительно отнесся к идее и, казалось, с большим чувством говорил об опасности войны; по его словам, он всегда был против войны и даже против крупных ассигнований на вооружение. Он сказал, что Гитлер – против войны и призывает к миру и сокращению вооружений. Я не стал напоминать ему множества случаев, когда Гитлер говорил подобные вещи, а затем действовал в противоположном направлении. Шахт добавил, что виновниками срыва всех усилий в пользу мира, начиная с мирных попыток Вильсона в 1918 году, являются фабриканты оружия. Они же срывали все переговоры по этому вопросу в Лиге наций.
Он вновь выразил пожелание, чтобы в Вашингтоне была созвана подготовительная международная конференция по вопросу о мире и, по существу, поставил вопрос о том, чтобы Хэлл пригласил его в Вашингтон для обмена мнениями. Если бы приглашение было получено, то Шахт соглашался склонить Гитлера к участию в такой конференции и убедить его принять идею о замене гонки вооружений более свободной внешней торговлей и действенным мирным соглашением между четырьмя великими державами: Германией, Францией, Англией и Соединенными Штатами. Я согласился послать телеграфный запрос по этому поводу в Вашингтон. Меня несколько удивили его высказывания по поводу недавней речи Гитлера о конфискации собственности частных предпринимателей, а также по поводу лейпцигской речи Риббентропа о колониальных притязаниях Германии. Он назвал оба эти выступления чушью, рассчитанной на внутреннее потребление, но вредной для международного положения Германии.
Затем я навестил Нейрата. Он сказал, что война маловероятна. Я ответил, что гонка вооружений, которая имеет место во всех странах, крайне опасна. С этим он согласился, но возложил всю вину на Англию. Я напомнил ему, что из всех стран Англия последней встала на путь гонки вооружений. Этого он отрицать не мог и признал, что опасная гонка вооружений в европейских странах – дело рук фабрикантов оружия.
Когда я задал ему вопрос о положении в Испании, он резко ответил:
Мы никогда не допустим победы в гражданской войне теперешнего правительства Испании. Это – коммунизм, а мы никогда не допустим этого ни в одной европейской стране.
То, что сказал Нейрат, противоречило его идее мира, выраженной в начале беседы. Я возразил на это:
– Каждая страна имеет право распоряжаться своей судьбой, пусть даже неразумно. Вы отрицаете это?
Он ответил:
– Да, когда это касается коммунизма. Если это произойдет в Испании, то и Франция станет коммунистической, и тогда она нападет на нас.
Я не забыл заявления Дикгофа о поездке Нейрата в Вену, где он заявил протест против движения за восстановление Габсбургов на троне. Это не было коммунистическим движением, тем не менее нацисты требовали положить ему конец. Все немцы, как мне кажется, даже те, кого считают либералами, не уважают прав малых народов.
Когда я поднял вопрос о возможности созыва международной конференции по вопросу о мире, Нейрат, не задумываясь, сказал:
Нет, она не может быть успешной.
Это полная противоположность точке зрения Шахта. Его план состоит в том, чтобы повысить благосостояние народов путем постепенного разоружения и использования денег на другие цели. Когда же я повторил мысль о том, как опасна для всех наций длительная гонка вооружений, Нейрат вновь согласился с этим. Я расстался с ним, убежденный в том, что от его прежних полулиберальных взглядов практически ничего не осталось.
Эти беседы, особенно беседа с Нейратом, показали еще отчетливей, чем прежде, что теперь германское правительство полно решимости установить контроль над соседними странами и фактически аннексировать их. Балканские страны – в их руках, средиземноморские страны – в руках Муссолини. Официальные передачи по радио из Рима дают серьезные основания полагать, что на этот счет существует соглашение, хотя народы Германии и Италии, почти так же как французы и немцы, не любят друг друга.
