Письмо было отправлено за десять дней до моей поездки в Вильямстаун и было адресовано судье Муру для передачи Хэллу с просьбой, кроме Хэлла, никому его не показывать. Теперь оно опубликовано в печати и подано как мое публичное заявление в Вильямстауне вскоре после того, как Джильберт своим присутствием на гитлеровском пропагандистском представлении нацистов нарушил обычай, которого я придерживался в течение четырех лет.
Четверг, 30 сентября. Я ездил в Вашингтон на похороны моего замечательного давнишнего друга доктора Дж. И. Джеймсона, бывшего в течение длительного времени редактором «Америкен хисторикл ревью», а в момент смерти занимавшего должность помощника главного библиографа. Это грустное событие собрало многих моих бывших друзей и коллег по исторической науке. Джеймсон был самым эрудированным историком из всех, с кем мне когда-либо приходилось встречаться. Теперь он ушел от нас в возрасте семидесяти восьми лет.
Понедельник, 18 октября. Отдав распоряжения о некоторых работах Тому Ридеру, рачительному фермеру, арендатору одного из моих домов, я вновь отправился в Нью-Йорк, чтобы еще раз совершить путешествие в Берлин. Государственный департамент подготовил мой отъезд на 20 октября; в пятницу, насколько я помню, Хэлл известил меня о желании президента вновь побеседовать со мной на своей даче в Гайд-парке, штат Нью-Йорк. Моя вторая беседа с ним состоялась примерно в середине сентября. Итак, я попросил сына встретить меня в Нью-Брунсвике, штат Нью-Джерси. Путь был далекий. Я приехал к условленному месту к пяти часам дня. Уильям ждал меня у входа в отель «Вильсон». Он сел за руль и повез меня к себе. Рано вечером мы были в его квартире, тихом уголке, куда не доходит даже нью-йоркский шум. Я собирался лечь спать, когда позвонил секретарь президента и сообщил, что меня будут ждать завтра в одиннадцать часов утра; значит опять предстоит встать рано.
Вторник, 19 октября. Наш путь пролегал по великолепным нью-йоркским аллеям; к роскошной усадьбе президента мы подъехали в половине двенадцатого.
Президент был озабочен международным положением, говорил о японо-китайских делах и о перспективах мирной конференции в Брюсселе, куда в качестве его представителя должен поехать Норман Дэвис. Один вопрос особенно волновал его: смогут ли Соединенные Штаты, Англия, Франция и Россия по-настоящему сотрудничать? Если да, то можно будет остановить японцев и в конце концов принудить европейских диктаторов занять более мирные позиции. Можно ли говорить о шансах на сотрудничество, если Англия до сих пор не может прийти к соглашению с Соединенными Штатами даже по вопросам торговли?
В конце беседы я вновь настоятельно высказался за назначение моим преемником в Берлине профессора Колумбийского университета Шотуэлла. Рузвельт выразил намерение назначить либо Шотуэлла, либо профессионального дипломата Хью Уилсона, работающего в государственном департаменте. Я настаивал на назначении Шотуэлла, ссылаясь на его университетские связи и авторитет ученого в Соединенных Штатах. Президент согласился со мной, но не связал себя каким-либо обещанием.
По окончании беседы Уильям и я были приглашены позавтракать с президентом, его матерью и семейством Делано из Вашингтона. Мы чудесно провели время. При расставании президент вновь сказал мне:
– Пишите мне лично о положении в Европе. Я хорошо разбираю Ваш почерк.
Я обещал писать ему такие конфиденциальные послания, но как обеспечить их передачу ему так, чтобы они не попали в руки шпионов?
Вчера вечером я был на собрании друзей Уильяма, связанных с организацией, пропагандирующей идею мира. Уильям работает в этой организации и по ее поручению выступает с лекциями. Присутствовало около двадцати сторонников мира, и все они одобрили речь Рузвельта в Чикаго, в которой он, по существу, высказался за применение военных мер, чтобы остановить японцев в Китае и итальянцев в Испании. Это меня немного удивило. Представитель одной массовой американской организации, выступающей за мир, сказал, что американский нейтралитет не гарантирует мира. По его мнению, следует объявить бойкот Японии. Он просил моего сына выступить с лекциями о значении бойкота для нашей страны. На собрании присутствовали профессора Колумбийского университета, промышленники, журналисты и одна очень деятельная женщина. Это было вчера; такие же вопросы горячо обсуждались и сегодня вечером.
Среда, 20 октября. Джордж П. Бретт-младший, президент издательства «Макмиллан», явился, чтобы передать мне контрольный экземпляр моей книги «Старый Юг. Борьба за демократию», которая должна выйти из печати 26 октября. Он настаивал, чтобы я подготовил второй том: «Старый Юг. Наш первый общественный строй». Я предполагал уйти в отставку 1 сентября, но он об этом ничего не говорил. Я не мог указать срока окончания работы, так как ни одна строка еще не написана. Бретт отметил, что, по мнению критиков и корректоров, выходящая в свет книга очень интересна. Я поблагодарил его за иллюстрации, которые нелегко было раздобыть.
После его ухода пришли другие люди, так что я был занят почти до самого отплытия. Я провел в Соединенных Штатах два с половиной месяца, но по-прежнему страдаю от невралгических головных болей, которые мучили меня в день отплытия из Гамбурга 24 июля.
Пятница, 29 октября. Снова в Берлине. Что я могу сделать?
Среда, 3 ноября. В течение трех дней я был погружен в чтение документов и последних газет, стараясь ознакомиться с обстановкой. Мой отъезд из Берлина был намечен примерно на 1 марта 1938 года. Эту дату назвал президент, хотя я просил освободить меня с 1 сентября 1937 года. Мне кажется, он хочет задержать меня на несколько месяцев из-за назойливого нажима со стороны таких людей, как Дэвис, который находится в Москве, и Томас Уотсон, который также жаждет занять мое место. Я чувствую, что должен уйти из-за невыносимой напряженной обстановки, сложившейся в нацистской Германии, да и мои преклонные годы дают себя знать. Возникнут также трудности с написанием последующих томов моего «Старого Юга», если я отложу это на длительный срок.
Посетителей, приходящих ко мне в посольство, так же много, как и раньше. В понедельник в течение часа у меня пробыл сенатор Джеймс Льюис из Чикаго, который беседовал со мной конфиденциально о президенте, об экономическом положении Соединенных Штатов и о внешних опасностях. Он проявил неосведомленность в вопросах американской политики, хотя и много поездил по Европе.
Во вторник китайский посол доктор Чен в течение получаса разъяснял мне позицию своего правительства и говорил о своих надеждах на то, что Соединенные Штаты и Англия объединятся и окажут Китаю помощь в борьбе против жестокого и ненасытного японского империализма. Он сказал, что едет в Брюссель, чтобы узнать отношение участников конференции девяти стран к этим событиям. Чен был студентом Чикагского университета, когда я там преподавал, и недавно сказал, что помнит меня по университету.
Сегодня швейцарский посланник целый час говорил о положении в Европе и о нюрнбергском партийном съезде, на котором он присутствовал в течение трех дней. Несмотря на некоторые стороны его поведения, которые привлекали раньше мое внимание на больших приемах, мне кажется, он все еще антинацист и боится, что его маленькая страна может быть присоединена к гитлеровской Германии. Он ничего не сказал о том, что нацистская партия в Швейцарии пользуется особыми привилегиями. Это сделано из страха перед Германией. Швейцарское правительство полагает, что этим оно спасло Швейцарию от агрессии со стороны Германии.
