Я посоветовал лорду Астору остаться в Берлине, познакомиться с положением вещей на месте, попытаться встретиться с канцлером Гитлером и убедить его поддержать в Женеве фон Нейрата, а не Геббельса, который выставляет Германию более воинственной и безрассудной, чем она есть на самом деле. Он согласился с моими доводами, и я договорился с корреспондентом агентства Ассошиэйтед Пресс Луисом П. Лохнером о том, что он попытается помочь Астору получить аудиенцию у Гитлера. Астор оказался значительно более интересным человеком, чем я мог предполагать, вспоминая то впечатление, которое он произвел на меня десять лет назад в Чикаго, во время нашей встречи в Хэлл-Хаузе.
Пятница, 29 сентября. Сегодня к завтраку приехали лорд Астор и Бюлов, один из заместителей министра иностранных дел Германии. За столом произошел довольно интересный обмен мнениями относительно восстановления экономики, но никто не сказал ничего существенного о сохранении всеобщего мира – проблеме, имеющей основополагающее значение. Разрешению этой проблемы лорд Астор намеревается всячески способствовать здесь после оказания помощи своим единоверцам по «Христианской науке».
После ухода гостей мы с лордом Астором перешли в библиотеку, и он сказал мне:
– В шесть часов я иду на прием к Гитлеру. Нет ли у вас каких-нибудь пожеланий, по поводу которых я мог бы поговорить с ним?
– Если вы сумеете убедить его, как важно для Германии не только улучшить отношения с Англией и Соединенными Штатами, но и подписать договор о разоружении в Женеве, то тем самым вы будете способствовать тому, о чем я уже говорил с руководителями министерства иностранных дел, – ответил я ему.
Мы поговорили еще несколько минут, и лорд Астор ушел, не питая особой надежды на успех.
В половине седьмого я вместе с советником Гордоном, который очень хотел сопровождать меня, отправился к Бюлову. Но так как Гордон не особенно ладит с Бюловым, а тот в свою очередь, как я заметил во время нашего последнего визита, также не питает к нему больших симпатий, я предложил поехать с нами и первому секретарю посольства Джозефу Флэку. Флэк подготовил данные, которые были нам необходимы для обсуждения так называемой системы квот, введенной из-за долгов и высоких таможенных тарифов по всей Европе и направленной против Соединенных Штатов.
Точно в назначенное время мы уже сидели за столом в министерстве иностранных дел. Напротив нас заняли места Бюлов и один из сотрудников министерства. Мы начали с протеста против того, что Югославии была выделена квота на импорт чернослива по пониженному таможенному тарифу, в то время как американским садоводам, культивирующим чернослив, таких льгот не предоставлено. Объем этих поставок оказался гораздо значительнее, чем я предполагал ранее. Бюлов заявил, что это соглашение заключено на восьмимесячный срок и его нельзя уже теперь изменить. К тому же Югославия в свою очередь предоставила Германии импортные льготы. Почти целый час мы вели самые серьезные переговоры, но так ни до чего и не договорились. Лишь к концу беседы Бюлов заметил: «Нам следовало бы договориться об улучшении торговых взаимоотношений еще прошлым летом в Лондоне». Я вполне согласился с этим.
В половине восьмого мы покинули министерство, так же хорошо или так же плохо разбираясь в политике Германии, как и до этого. Тем не менее мы исполнили все, чего требовал от нас государственный департамент.
Среда, 4 октября. Заходил Чарлз Р. Крейн. Он хотел обсудить со мной содержание своей предстоящей беседы с Адольфом Гитлером. Я предложил ему, если представится возможность, обратить внимание Гитлера на следующие два фактора, которые способствуют росту неприязни к существующему режиму как со стороны иностранцев, так и со стороны самих немцев. 1. Широкие круги немецких специалистов и интеллигенции, к мнению которых следует прислушаться, возмущены актами произвола и насилия со стороны многих подчиненных Гитлера и некоторых его коллег (Геббельса и Геринга). Такие акты произвола, как недавнее увольнение Мендельсона-Бартольди, внука великого композитора и известного профессора кафедры международных отношений в Гамбурге, встречают молчаливое осуждение. 2. Необходимо прекратить преследование евреев. Разглагольствования Геббельса (я, правда, посоветовал Крейну не называть этого имени) наносят ущерб Германии во всем мире.
В 5 часов Крейн вновь заехал к нам на чашку чая. Он провел несколько месяцев в Карлсбаде и полагает, что там можно восстановить свое здоровье лучше, чем где-нибудь в другом месте. Он говорил о своей предстоящей беседе с римским папой по поводу заключения своего рода пакта с мусульманским миром, в силу которого мусульмане обретут защиту от евреев, готовых захватить Палестину. Крейну 75 лет, и, кажется, он начинает впадать в детство. Видимо, долгие годы политической деятельности в Соединенных Штатах, а также в России, где он немало способствовал успеху возглавляемого Керенским переворота, который уступил затем место коммунизму27, что заставило Крейна уехать из этой страны, и в Китае, где он был посланником президента Вильсона, несколько нарушили его душевное равновесие.
Четверг, 5 октября. Опять приходил на чашку чая Крейн. Он в восторге от беседы с Гитлером. По его мнению, канцлер не отличается особой ученостью, так же, как, например, член кабинета Вильсона Хаустон, который часто делал промахи из-за недостатка воображения. Гитлер показался Крейну бесхитростным, восторженным человеком, стремящимся внушить немецкому народу непоколебимую уверенность в своих силах, но мало сведущим в вопросах внешней политики. Мне это уже неоднократно приходилось слышать.
Мистер Крейн был настолько любезен, что пожелал порекомендовать мне заслуживающего доверия личного секретаря. Я, конечно, не мог принять его предложение, так как это противоречило бы правилам, установленным государственным департаментом. Хотя мне необходим такой человек, у меня нет ни средств нанять его за свой счет, ни возможности принять его на работу, если его услуги будет оплачивать кто-то другой. Дело в том, что это нанесло бы ущерб дипломатической службе. Многие состоятельные люди в корыстных интересах старались бы оказывать известную помощь должностным лицам, и особенно чиновникам дипломатической службы. Мой отказ сильно огорчил Крейна.
В половине девятого мы поехали в гостиницу «Эспланада», где нас встретил Фредерик Уэрт, председатель американского клуба в Берлине. Нас торжественно проводили в приемную. Отсюда мы с женой и группой сотрудников посольства (мистер Гордон настоял, чтобы я шел впереди своей жены, чего я не склонен был делать, и впереди остальных гостей) прошли в великолепную столовую, где нас ожидали около 150 человек, одетых по всем правилам этикета. Этот торжественный обед, обошедшийся по 8 марок с персоны, не считая вина, явился наглядным свидетельством интереса, проявленного местной американской колонией к «новому послу».
Мистер Уэрт, как это принято, представил меня собравшимся, и я выступил с речью, посвятив ее дилемме, стоящей перед Соединенными Штатами. Эта тема, по всей видимости, полностью овладела вниманием аудитории. В конце обеда от имени германского правительства выступил некий доктор Фюр из министерства иностранных дел, который напомнил собравшимся о том, что я получил свою докторскую степень в Лейпциге и что моя диссертация была опубликована на немецком языке. Доктор Фюр ни одним словом не намекнул на мой отказ присутствовать в сентябре на партийном съезде в Нюрнберге, хотя, как я слышал, этот мой поступок вызвал немало критических замечаний в мой адрес. После окончания официальных речей мы еще с полчаса поговорили с новыми знакомыми, пожали всем руки и уехали домой. Следует отметить, что все присутствовавшие на вечере, как американцы, так и немцы, оказали мне весьма радушный прием.
