Суббота, 3 февраля. Сегодня ко мне зашли корреспондент агентства Ассошиэйтед Пресс Луис Лохнер и один из видных германских церковных деятелей, сообщивший Лохнеру немало секретных сведений о планах нацистов в области религии. В настоящее время передача немцем иностранному корреспонденту какой-либо информации, если она не способствует укреплению существующего режима, считается изменой. Однако этот человек смело рассказывал о борьбе, которую ведут лютеране за свободу совести, и Лохнер опасался, как бы он не угодил в концентрационный лагерь. У меня создалось впечатление, что они надеются на помощь с моей стороны в случае беды. Они говорили о «капитуляции» доктора Макфарленда перед нацистами и о том, что английские протестанты идут на уступки курьезным и примитивным арийско-христианским концепциям Гитлера и Розенберга. В Германии создалось весьма своеобразное религиозное единство, но я думаю, что лютеране сдадутся; ведь доходы их священнослужителей зависят от правительства.
Среда, 7 февраля. В 3 часа к нам зашел Джеймс Макдональд. Он – верховный комиссар Лиги наций по делам германских беженцев. Возглавляемая им организация должна оказывать содействие всем преследуемым в Германии лицам и помогать им устроиться в Соединенных Штатах или в Латинской Америке. Штаб этой организации будет находиться в Лозанне (Швейцария); в настоящее время Макдональд подыскивает персонал и собирает денежные средства.
Макдональд и в этот раз показался мне человеком, не очень-то увлеченным своей новой и нелегкой должностью, хотя его предполагаемая деятельность кажется мне весьма важной, поскольку Гитлер никогда не откажется от мысли изгнать всех евреев из рейха. Макдональд рассказал мне, что ему удалось собрать среди английских евреев 500 тысяч фунтов стерлингов, но жертвователи дают деньги не очень охотно и не хотят, чтобы слишком много евреев переехало из Германии в Англию. По его словам, в Соединенных Штатах «некоторые круги проявляют живой интерес к этому делу, но никто не обнаруживает большого желания принять преследуемых евреев у себя». Ведь всех этих иммигрантов необходимо обеспечить работой в конторах, банках или на промышленных предприятиях, а работы сейчас мало.
Макдональд хочет согласовать с немцами десятилетний план выселения евреев из Германии и договориться о переводе определенных средств, чтобы обеспечить иммигрантов средствами существования на первое время. Нейрат не возражает против такого плана, но не может обещать что-либо определенное. Нелегкая это задача – переселить более 600 тысяч человек, из которых многие очень состоятельны. Если же немцы будут попросту высылать их, как они пытались делать в последний год, это вызовет всеобщее возмущение. С тех пор, как в январе 1933 года Гитлер стал канцлером, из Германии уехало около 50 тысяч евреев.
Макдональд пробыл у меня целый час, рассказывая о своих затруднениях.
В половине девятого мы поехали на званый обед к президенту рейха. Во дворце президента на Вильгельмштрассе собралось пятьдесят парадно одетых дипломатов. Слуги были столь же многочисленны, как и во дворце итальянского посла. На вечере чувствовался военный дух. По обе стороны от меня сидели супруги русского и итальянского послов; русская оказалась простой, немного похожей на крестьянку, а жена итальянского посла напоминала французскую фрейлину минувших времен. У Гинденбурга вид был весьма бодрый.
После обеда мы перешли в великолепную приемную, стены которой были увешаны картинами на древнеримские сюжеты работы мастеров XVIII века. Канцлер Гитлер был очень любезен и, расхаживая среди гостей, непринужденно разговаривал с ними. Гинденбург вскоре удалился в соседнюю комнату, великолепно отделанную, где сидя в кресле принимал гостей. Когда я вошел и сел рядом с президентом, намереваясь побеседовать с ним, за мной последовал Нейрат и уселся рядом. Я поспешил удалиться. Если бы мы были одни, Гинденбург, может быть, говорил бы со мной откровенно, но Нейрат, как видно, решил не допустить этого. Мы уехали в половине одиннадцатого, как и было обозначено на пригласительных билетах. Хотя прием прошел хорошо и атмосфера была менее официальная, чем обычно, я не думаю, чтобы этот вечер обогатил чьи-либо познания.
Суббота, 10 февраля. Уильям и Марта устроили танцевальный вечер и пригласили 120 гостей, которым они были так или иначе обязаны. Вечер прошел очень весело. Среди гостей были принц Фридрих Гогенцоллерн, знаменитый скрипач Крейслер и другие. Я ушел к себе только в час ночи.
Четверг, 15 февраля. Сегодня ко мне заезжал советский посол, чтобы поговорить о положении на Дальнем Востоке. Его беспокоит Маньчжоу-Го, а также конфликт с Японией по поводу железной дороги. Но мне кажется, что положение теперь уже не столь угрожающее, как в то время, когда здесь проездом был Буллит.
Мы устроили большой званый обед, на котором присутствовали двадцать два дипломата, но он не идет ни в какое сравнение с пышными приемами бельгийцев и даже румын. Вечер прошел приятно, хотя многочисленность приглашенных мешала установлению знакомств и обмену мнениями; встав из-за стола, гости разбились на небольшие группы и разбрелись по углам. Вечер обошелся в сто или двести долларов – сумму, чрезвычайно скромную для посла.
Суббота, 17 февраля. Мы были у датского посланника на большом званом вечере «а ля фуршет». До чего же это скучно – без конца бывать на утомительных приемах, но, как видно, они – неотъемлемая часть жизни дипломата.
Вторник, 20 февраля. В половине пятого ко мне приехал доктор Ялмар Шахт, чтобы предложить правительству США план, имеющий целью убедить американских кредиторов в том, что Германия выплатит все свои долги вместе с процентами. Для этого американское правительство должно дать определенные гарантии на срок, необходимый немцам, чтобы закупить на 500 миллионов долларов хлопка и затем продать изготовленные из него ткани другим странам. Шахт уверял меня, что он мог бы убедить Рузвельта за какие-нибудь пятнадцать минут, причем план этот способствовал бы значительному расширению американской внешней торговли, укрепил бы кредитоспособность Германии и успокоил бы ее кредиторов. Я не совсем понял суть его плана, но послал соответствующее донесение в государственный департамент. Мне почему-то кажется, что доктор Шахт сумел бы успешно осуществить свой план, если бы ему были даны соответствующие полномочия. Вопреки мнению о нем, распространенному у нас в Америке, я поражаюсь этому выдающемуся финансисту и восторгаюсь его способностями. Он так умело распоряжается германскими активами и пассивами, что при незначительных золотых фондах успешно поддерживает курс марки на уровне паритета и не допускает застоя в деловой жизни страны. Интересно, сумеет ли он провести свой план относительно хлопка?
Среда, 21 февраля. Ко мне заходил Джеймс Гэннон из нью-йоркского «Чейз нэшнл бэнк». Он сообщил об успешных переговорах с германским Рейхсбанком по поводу займа на сотни миллионов долларов, по которому в свое время было заключено соглашение о «замораживании» платежей. Гэннон вполне удовлетворен исходом переговоров и говорит, что ум и честность Шахта произвели на него глубокое впечатление.
Пятница, 23 февраля. Сегодня я был на обеде у Рема, начальника штаба войск СА, в его новом дворце на Маттхайкирхештрассе. Присутствовало около пятидесяти человек. Сидевший справа от меня Нейрат отметил значение Лиги наций в деле восстановления мировой экономики и сказал, что если в Женеве на повестку дня будут поставлены экономические проблемы, Германии следует вернуться в Лигу. Я уже раньше догадывался, что он не одобряет выхода Германии из Лиги. Справа от хозяина сидел английский посол сэр Эрик Фиппс, не сказавший за весь вечер ни одного слова, которое могло бы хоть в какой-то мере выдать его настроения. Двое или трое нацистских главарей около получаса беседовали со мной о том, что в последние пятьдесят лет Германии не везло на вождей, разве только за исключением Бисмарка, которого здесь вообще считают непогрешимым. Я решился сказать, что немцы часто не осознают стоящих перед ними задач, особенно в области внешних сношений. Мои собеседники согласились со мной; даже нацисты и те бывают вежливыми.
