Господин фон Виганд, как вы можете в присутствии английского посла сравнивать такую великую державу, как Британская империя, с такой маленькой страной, как Финляндия?
Все рассмеялись, и сэр Эрик тоже добродушно улыбнулся. Никто больше не развивал это сравнение, но всем была понятна суть дела: одни страны Европы не намерены платить, а другие делают все возможное, чтобы уплатить долги Соединенным Штатам, которые в 1917–1918 годах предоставили союзникам заем на 11 миллиардов долларов, чтобы помочь им спастись11.
Было сказано еще многое в том же духе, но я не могу записать это сейчас в свой дневник. Культурные люди здесь все время ведут себя так странно!
Четверг, 9 августа. По просьбе раввина Лазарона из Балтимора ко мне в посольство пришел Макс Уорберг, известный гамбургский банкир, брат Феликса Уорберга из Нью-Йорка. В прошлом году у него было много неприятностей, и это оставило на нем свой след, а теперь ему грозит смерть, если его взгляды станут известны германским властям.
Он пробыл у меня около часа. По его мнению, раввин Уайз и Сэмюэль Унтермайер из Нью-Йорка, подняв шумиху, причинили большой вред евреям как в Германии, так и в Соединенных Штатах. Он сказал, что Феликс Уорберг разделяет его мнение. Оба они глубоко сочувствуют усилиям полковника Хауза, который стремится ослабить еврейский бойкот и сократить число евреев, занимающих ответственные посты в Соединенных Штатах.
Я был рад откровенно побеседовать с этим человеком. Уходя, он сказал, что сомневается в разумности действий Джеймса Макдональда в Лозанне. У меня такое сомнение возникло с самого начала. Уорберг высказал мнение, что Лазарон, мирно живя в Берлине, мог бы оказать на германское правительство большее влияние, чем Макдональд, и я с ним совершенно согласен. Тот, кто берет за такое дело крупное вознаграждение у людей, которые жертвуют деньгами, чтобы облегчить страдания ближних, не способен убедительно воздействовать на других жертвователей, а Макдональд часто обнаруживал такую самоуверенность, что, я боюсь, эти его черты теперь слишком хорошо известны в берлинских официальных кругах.
Как редки люди, действительно думающие о той пользе, которую они могут принести, занимая высокий пост! Разве большинство чиновников не думают гораздо больше о том, какие они великие люди и как их должны ценить, чем о реальной действительности? За последний год я видел здесь стольких мужчин и женщин весьма средних способностей и знаний, которые только и делают, что важничают да истощают и без того скудный национальный бюджет, что мне очень хочется уехать отсюда и в Соединенных Штатах публично объяснить причину своего отъезда.
В час дня пришел американский эксперт по жилищному строительству, который изучает постановку этого дела в Европе. Он был в Риме, и Муссолини буквально покорил его. Потом он поехал в Вену, чтобы ознакомиться там со строительством домов после мировой войны, после чего побывал в Москве, интересуясь, как там идет жилищное строительство. Еще ничего не видев в Германии, он стал горячим поклонником здешних порядков. Он рассказал кое-что интересное о своей работе в области строительства и общей постановке дела в Соединенных Штатах, но его, как видно, совсем сбили с толку. О том, насколько он умен, красноречиво свидетельствует то, что он безоговорочно считает Гитлера великим государственным деятелем. Я не пытался разубеждать его, но спросил:
– Что вы скажете о «государственном деятеле», который убивает своих противников?
Вопрос этот немного смутил его, но не дошел сколько-нибудь глубоко до его сознания.
Пятница, 10 августа. В одиннадцать часов ко мне пришла мать моего бывшего студента в Чикаго, который, после того как я воспротивился его принудительному возвращению в Германию в 1933 году, собирается принять американское гражданство. Она с радостью узнала, что он здоров, хотя и не имеет работы, и прочла мне целиком его длинное письмо, которое он не побоялся прислать по почте, а потом со слезами рассказала о своем собственном ужасном положении. Она католичка, замужем за евреем-журналистом с демократическими взглядами, их зятю здесь постоянно угрожает смерть. Она долго плакала, и я всячески старался утешить ее. Моя посетительница сказала, что в Праге у нее хранится достаточно денег, чтобы уехать в Соединенные Штаты, как только ее сын получит работу. Он блестящий молодой ученый, получивший в одном из германских университетов степень доктора философии. Я обещал сделать все возможное, чтобы помочь ему, но пока трудно что-либо обещать, так как ее сын еще не стал полноправным американским гражданином, а в колледжах, естественно, предпочтение будет отдано молодым американским ученым.
Она никак не могла успокоиться.
– Этот режим в Германии просто ужасен! – закричала она вне себя. – Представьте себе, как страдаем мы и тысячи других людей. Остается только одно – надо, чтобы кто-нибудь убил главного убийцу, который правит нами. Кто-нибудь сделает это, непременно сделает.
Когда она в слезах встала, чтобы уйти из моего кабинета, я посоветовал ей подождать, успокоиться и выйти на улицу в более или менее нормальном виде, так как за посольством всегда наблюдают агенты тайной полиции.
В полдень зашел представиться новый американский корреспондент. Заговорив о недавних событиях в Вене, он сразу же обнаружил свои пронацистские настроения. Как ни странно, газетчики тоже люди, а те, кто проповедует за границей новую доктрину, получают щедрое вознаграждение здесь, равно как и повсюду.
Суббота, 11 августа. Сегодня в десять часов утра мы поехали в Кельн, откуда моя жена и дети хотят начать автомобильное путешествие вверх по Рейну до Майнца. Дорога была хорошая, погода – просто чудесная. Позавтракав в Эйзенахе, мы с Мартой пошли в старый музей Лютера, где нам показали множество интересных картин, брошюр, книг и писем Лютера. Примечательно, что эти свидетельства борьбы великого проповедника за свободу религии всё еще выставлены для обозрения в Германии, к тому же в области, где особенно сильно варварство Гитлера и Розенберга. Из Эйзенаха мы поехали в чудесный курортный городок вблизи Касселя, где заночевали в очень удобной гостинице. Ночлег стоил каждому из нас всего около пяти марок.
Понедельник, 13 августа. Сегодня мы приехали во Франкфурт, побывали в консульстве, а потом я и Марта осмотрели дом Гёте, где экскурсовод рассказал нам довольно непристойные анекдоты о юности великого поэта. Следующую остановку мы сделали, чтобы позавтракать; затем приехали в Гейдельберг, где около часа любовались чудесным замком. Оттуда мы по очень хорошей дороге, которая ведет на Штутгарт, доехали до средневекового Вюртемберга, где древние селения и монастыри сохранили печать седой старины. Нигде я не получал лучшего представления о средневековой Германии, как здесь, в этом плодородном, изобильном крае. В Штутгарт мы приехали в семь часов, и здесь во вполне современной гостинице нас накормили отличным обедом. Потом я пошел на вокзал и купил плацкартный билет до Берлина. Семейство мое осталось, чтобы провести еще неделю в Южной Германии, Австрии и Венгрии.
Вторник, 14 августа. В десять часов утра я вернулся к своим обязанностям. В половине пятого пришел Альберт Лепавский, преподаватель Чикагского университета, со своим другом Говардом Мамфордом Джонсом. Они рассказали о том, что вчера вечером, когда они были на улице, какой-то нацист выбежал из проходившей мимо колонны гитлеровцев и ударил Лепавского по лицу за то, что тот не приветствовал флаг со свастикой. Этот удар очень оскорбителен, но он был не сильный, и никакого телесного повреждения Лепавский не получил.
