Доктор Серинг сказал, что современный режим долго не продержится. Мне же кажется, что конец его не так уж близок и, если экономическое положение не станет безвыходным, он просуществует долгие годы. Как бы то ни было, доктору Серингу грозит опасность, и притом очень серьезная, хотя я, разумеется, сохраню в строжайшей тайне все, что он мне сказал.
Четверг, 25 октября. Сегодня я спросил Шахта, как обстоит дело с обменом денег и могут ли наши дипломаты посылать доллары домой, располагая лишь небольшой суммой германских марок для покупки долларов. Он сказал:
– Мне хотелось бы, чтобы американские студенты в Германии и туристы покупали наши марки из расчета около ста марок в сутки и тратили их здесь, чтобы помочь обмену валюты. Таким путем мы сможем уплатить проценты по американским облигациям.
Затем он добавил, что все дипломаты могут покупать доллары на сумму до десяти процентов своего заработка и посылать их на родину. Очевидно, именно этого и хочет Банк. Однако, как мне кажется, многие дипломаты покупают германские марки и путем всяких ухищрений наживаются за счет Германии. У меня нет точных сведений об этом, но по некоторым признакам можно заключить, что дело обстоит именно так.
Любопытно, что Шахт просил меня повидаться с Гитлером и дать ему некоторые советы по церковным делам. Два лютеранских епископа из Южной Германии брошены в тюрьму за то, что они отказались признать общегерманскую церковь «Deutsche Christen» и подчиниться гитлеровской идее единой веры в едином государстве при полном сплочении и подчинении всей молодежи гитлеровским религиозным взглядам. Я согласился с Шахтом, что арест епископов и увольнение священников из-за их несогласия с нацистской религией возмутило верующих в Соединенных Штатах, особенно лютеран. Он добавил, что это приносит еще больший ущерб Германии в глазах американцев, чем преследование евреев. Я ответил ему:
– Я не могу говорить с канцлером на подобные темы. Это было бы вмешательством во внутренние дела Германии.
Тогда он добавил:
– Нейрат, как и я, часами спорил с Гитлером об этом. Но он окружен главарями войск СА и деятелями нацистской партии и, как видно, не понимает наших доводов. Вы, вероятно, добились бы в этом деле больше нас.
Он предложил устроить мне встречу с Гитлером, но я отказался.
Пятница, 26 октября. Ко мне в посольство приходил наш военный атташе полковник Уэст, который часто обозревает территорию Германии с самолета, и рассказал о проводимых немцами военных приготовлениях. Он десять дней ездил по стране и теперь очень взволнован.
– Война неизбежна, к ней готовятся повсюду, – сказал он, но не сообщил ничего определенного, а у меня не было времени слушать его.
Суббота, 27 октября. Сегодня в Констанце я встретился с Рексфордом Дж. Тагвеллом, одним из членов так называемого «мозгового треста»10. Он сказал, что ему специально поручено побеседовать со мной о положении в Германии. Однако при этом ему настоятельно рекомендовали не заходить ко мне в Берлине. Я понял, что в Вашингтоне хотят избежать шумихи вокруг встречи двух членов «мозгового треста», поскольку мое имя иногда связывали с именами Уоррена и Тагвелла, хотя это никак не соответствует действительности.
Разговор шел в самом непринужденном тоне. Тагвелл сказал, что Рузвельт регулярно созывает заседания кабинета, но не допускает прямого и открытого обсуждения. Мне кажется, это вызвано тем, что такие люди, как Хэлл, Роупер и Уоллес, настроены очень враждебно по отношению к Икесу, мисс Перкинс и Льюису Дугласу. Тагвелл сказал, что подлинное обсуждение всех проблем происходит между Рузвельтом и специалистами, которые стремятся практически осуществлять «новый курс». Я заметил Тагвеллу, что не стал бы заседать в таком кабинете, ибо главное в работе правительства – это свободное обсуждение. Тагвелл очень неприязненно отзывался о государственном секретаре Хэлле, одном из наиболее влиятельных членов правительства. Мы оба согласились с тем, что избрание Эптона Синклера губернатором Калифорнии11, особенно теперь, когда столько денег ухлопано на то, чтобы дискредитировать его в этом штате, было бы весьма полезно для Рузвельта. Это явилось бы предостережением для наиболее экстремистски настроенных капиталистов, которые все еще воображают, будто лучше всех знают, как надо управлять страной.
Воскресенье, 28 октября. В половине двенадцатого мы с Уильямом поставили свой автомобиль на паром, который перевез нас через Боденское озеро, и поехали дальше, в Штутгарт. В Хехингене мы позавтракали в превосходной гостинице на главной улице города. После завтрака я спросил хозяина, который только что смотрел, как две тысячи человек из гитлеровского Союза молодежи прошли парадным шагом под его окнами, не может ли он дать мне такой же плакат, выпущенный геринговским министерством воздушного флота, как тот, что висит над нашим столиком. Это была цветная карта Германии с призывом ко всем немцам учиться водить самолет. На ней яркими красками были выделены те части Прибалтики, Польши, Дании и Франции, которые подлежат аннексии. Хозяин дал мне плакат.
Я спросил:
– У вас все учатся водить самолет?
Он ответил:
– В Хехингене есть двадцать хороших летчиков, а в Штутгарте, столице Вюртемберга, их две тысячи. Все крупные предприниматели хотят войны, а простые люди не хотят ее.
Хозяин не знал, кто мы такие, и, разумеется, говорил по-немецки. Поскольку он был всерьез озабочен, разговор носил очень трогательный характер.
Мы поехали дальше через Штутгарт, не остановившись там. В Байрёйте, Нюрнберге и Штутгарте не было никаких признаков безработицы или нужды. В Констанце же мы наблюдали явные следы экономического упадка. Например, все гостиницы там были закрыты, хотя следует учесть, что сейчас не сезон – по-настоящему они работают только летом.
Понедельник, 29 октября. При въезде во все города мы видели лозунги: «Keine Juden erwunscht» («Евреи нам не нужны»), «Juden sind unser Ungluck» («Евреи – наше несчастье») и другие, иногда составленные со злобной издевкой. В Эрфурте все свидетельствует о процветании, в знаменитом городе Веймаре, связанном с именем Гёте, ощущается все та же усиленная промышленная активность. Мы проехали через Биттерфельд, где находится большой завод, производящий военное снаряжение: там дело идет полным ходом, трубы дымят вовсю, а огромные заводские корпуса ярко освещены сверху донизу. В Виттенберге, в ресторане маленькой гостиницы, почти все столики были заняты: здесь крупный завод отравляющих веществ предоставляет людям работу и придает городу Лютера весьма оживленный вид. На стенах в старой гостинице висят портреты Гинденбурга и Гитлера одинаковой формы и величины, а также третий портрет поменьше – доктора Геббельса. Я спросил коридорного, почему нет портрета генерала Геринга. Он с усмешкой отвернулся от меня.
От Виттенберга до Берлина мы добрались за два часа – это была очень приятная ночная поездка. Всего мы находились в пути четыре дня. Нам обоим путешествие обошлось в двести марок, не считая бензина, который мы покупали в кредит, как обычно делают дипломаты; счета на него будут присланы в Берлин.
