Рузвельт ответил:
– Относительно Дальнего Востока я с вами согласен и считаю, что мы должны предпринять в этом районе какие-то меры. Япония захватывает китайскую территорию и намерена продолжать захваты, чтобы утвердить свое господство над всей Азией, включая и Индию. Мы ассигновали миллиард долларов на строительство военных судов, но все они устареют в какие-нибудь десять лет.
– Что же касается совместной резолюции относительно вступления Соединенных Штатов в Лигу наций, – продолжал он, – то я не уверен, что общественное мнение сейчас благоприятствует этому, но я уже просил сенат одобрить наше вступление в Палату международного суда, а позднее постараюсь добиться санкции направить посла в Женеву.
Я согласился, что оба эти шага помогут полнее выяснить общественное мнение, но усомнился, как бы такая оттяжка не лишила смысла конечную цель. Я передал также Рузвельту слова барона фон Бюлова, одного из самых умных людей в министерстве иностранных дел, который по своему положению является вторым лицом в министерстве. Он сказал мне: «Мы немедленно вернемся в Лигу наций, как только Соединенные Штаты вступят в нее».
Во время нашей беседы мы затронули также много других вопросов: поговорили о воинственных устремлениях Германии, об агрессивности Италии, о страхе Англии перед новым кризисом и ее желании сотрудничать с Соединенными Штатами в международных делах.
Воскресенье, 30 декабря. Получена телеграмма, извещающая о смерти матери моей жены. Еще недавно мы так радовались тому, что смогли повидать ее в этот свой приезд, но теперь я чувствую, что наше посещение, присутствие нескольких ее детей в день Рождества и необходимость оказать всем нам гостеприимство ускорили ее конец. Она не перенесла забот и радости, которые доставила ей встреча с нами. Это была бескорыстная, добрая душа. Мэтти спешно уехала на похороны.
Среда, 16 января 1935 г. Сегодня днем я прибыл в Трентон, где меня встретил профессор Томас Дж. Уэртенбейкер. По дороге к нему домой мы заехали к Альберту Эйнштейну, выпили там чаю и поговорили о тревожных событиях в Берлине. На свою личную судьбу Эйнштейн не жаловался. Его уволили из Берлинского университета в 1933 году, а вся его собственность была конфискована. Несколько дней назад американские газеты опубликовали сообщение из Берлина о том, что конфискована также вся собственность дочери Эйнштейна – домик и небольшой участок земли в Потсдаме. Одна из его дочерей недавно умерла; часть имущества принадлежала ее мужу, другая часть – сестре, единственной из оставшихся в живых детей Эйнштейна. Теперь эти люди без всяких средств живут в Германии, где их отец считается крупнейшим ученым своего времени. Несмотря на такое ужасное обращение, Эйнштейн не сказал ни слова о гитлеровском режиме, которое можно было бы счесть антипатриотичным с точки зрения немцев.
Пообедав у Уэртенбейкеров, где в числе других гостей был Абрахам Флекснер, который с давних пор активно сотрудничает в Фонде Рокфеллера, я поехал в Принстонский университет, где прочел лекцию о Джордже Вашингтоне, уделив особое внимание внешней политике Соединенных Штатов. Мне кажется, я заставил слушателей вновь почувствовать неправильность точки зрения, господствующей в Соединенных Штатах с 1918 года. Разумеется, преподаватели американских университетов хотят, чтобы федеральное правительство всеми средствами помогло Лиге наций предотвратить войну.
Четверг, 17 января. В одиннадцать часов утра я вернулся в Нью-Йорк. Тотчас же один за другим последовали телефонные звонки: из нью-йоркского Национального банка, из концерна Сименса, из Ассоциации внешней политики. В четыре часа я повидался с представителями банка, а в половине пятого – с директором концерна Сименса.
Я был приглашен к полковнику Хаузу на завтрак. Он выглядит превосходно, хотя недавно сильно простудился и проболел целую неделю. Он много говорил о внешней политике: о необходимости вступления Соединенных Штатов в Лигу наций, о сотрудничестве с Англией на Дальнем Востоке, о мерах воздействия на Японию с целью пресечь ее захватнические действия в Китае. Я не уверен в том, что этот план удастся, но полковник сказал мне, что на завтра у него назначена встреча с японским послом. Я попросил полковника написать мне, если Япония выразит готовность сотрудничать с нами. Он обещал непременно сделать это.
Поговорив о позиции президента Рузвельта, мы согласились, что в отношении основной дилеммы, стоящей перед миром, он в целом придерживается тех же взглядов, что и мы, но опасается сильного сопротивления всякому своему прогрессивному шагу. Мне кажется, что такое сопротивление неизбежно вызовет всякая дальновидная и бескорыстная политика. Кроме того, ни одному президенту еще не удавалось сделать что-либо серьезное во второй срок своего пребывания на этом посту – исключение составляют разве только два мероприятия Вашингтона, которые он был вынужден провести, вызвав этим недовольство по всей стране. Рузвельт должен действовать в этом году или отказаться от попытки изменить что-либо в отношении Соединенных Штатов к обезумевшей Европе.
Хауз сказал, что постарается повидать Рузвельта в ближайшие месяц или два. Он одобрил высказанное президентом 29 января намерение направить посла в Женеву и этим сделать первый шаг по пути вступления Соединенных Штатов в Лигу наций. Я сказал:
– Учитывая экономические и политические трудности в самой Америке, гораздо важнее было бы просить конгресс сразу одобрить наше вступление в Лигу, так как нечего и думать о подлинном восстановлении промышленности ранее, чем за четыре или даже шесть лет. Если президент будет переизбран, у него в течение второго срока все равно не окажется всей полноты власти.
Хауз согласился со мной. Правда, я сомневаюсь, решится ли Рузвельт или какой-либо другой президент в наше время на столь непопулярный среди массы населения шаг, ибо американцев четырнадцать лет агитировали против всяких связей и сотрудничества с кем бы то ни было.
Четверг, 31 января. Сегодня утром в газетах опубликовано сообщение о том, что сенат отклонил предложение Рузвельта о вступлении Соединенных Штатов в Палату международного суда1. За два дня до голосования я видел сенатора Робинсона, лидера большинства, и он с уверенностью сказал, что предложение пройдет большинством в семь голосов. Однако, расставшись с ним, я несколько усомнился в этом. И вот теперь предложение провалилось. Главными противниками этого робкого шага в деле установления международного сотрудничества были Бора, Джонсон и Макэду. Бора уже не в первый раз проявил тупость в вопросах внешней политики; Джонсон кричал о долгах Соединенным Штатам, как будто наши штаты не отказались уплатить сотни миллионов долларов, причитающихся европейским кредиторам; а Макэду, как говорят, является одним из приверженцев Херста.
Первым моим побуждением было написать в государственный департамент и выяснить, не следует ли мне подать в отставку в знак протеста против того, что сенатское меньшинство навязывает Соединенным Штатам свою волю во внешнеполитических делах. Это произвело бы сенсацию, но дало бы мне возможность высказать во всеуслышание, как глупо, на мой взгляд, со стороны американцев осуждать диктатуру меньшинства в Европе и в то же время позволять меньшинству, которое большей частью находится под влиянием Херста и Кофлина, распоряжаться в таких важных вопросах.
