Бельгиец промолчал; швейцарец, казалось, был в замешательстве; а немецкий генерал заметил, что Бломберг в воскресенье на торжестве в честь павших героев не отдал должное кайзеру и кронпринцу, но с похвалой отозвался о знаменитом Людендорфе, который теперь стал противником Гитлера и превозносит военные заслуги Гинденбурга. В подготовленной им речи Бломберг, добавил генерал, собирался сказать несколько добрых слов о кайзере, но потом намеренно выпустил это место. По словам генерала, все симпатии Бломберга на стороне Гогенцоллернов.
Среда, 27 марта. Сегодня мы устроили прием, пригласив на него около двухсот пятидесяти германских официальных и частных лиц, а также членов дипломатического корпуса. Прием получился неплохой, хотя и довольно утомительный. Официальные лица в большинстве своем отказались приехать по разным причинам, отчасти, насколько я могу судить, вполне основательным, отчасти же отделавшись отговорками.
Из немцев наиболее выдающимся среди наших гостей был известный генерал Гаммерштейн, который в июне прошлого года скрылся из Берлина, как говорили в то время, спасая свою жизнь. Теперь он, по-видимому, чувствует себя прекрасно и, вероятно, не прочь был бы откровенно поговорить, будь у нас время и возможность посидеть в тихом уголке.
Воскресенье, 31 марта. Вчера я весь день пролежал в постели. Сегодня, придя в посольство, я почувствовал, что там слишком холодно, как, впрочем, было почти всю прошлую неделю. Немец-истопник не понимает, для чего нужно поддерживать температуру 24° по Цельсию или 75° по Фаренгейту, особенно если для этого приходится рано вставать. Я еще раз предупредил его на этот счет и ушел домой.
Сегодня у нас завтракал раввин Лазарон из Балтимора – бескорыстный, гуманный человек, который приехал сюда, чтобы помочь своим единоверцам, но опасается, как бы его не выслали из Германии, и я разделяю его опасения. Кроме него были бывший министр просвещения доктор Рихтер с супругой, а также знаменитый Хёцш, мой товарищ по лейпцигскому университету, – его исследование о русской дипломатической переписке во время мировой войны было на прошлой неделе напечатано на видном месте в лондонской «Таймс».
Эти люди очень интересные и остроумные собеседники. Тесть Рихтера, профессор Шмитт, был одно время ректором Берлинского университета при режиме Эберта4. Самого Рихтера в 1933 году уволили из университета, потому что он не сочувствовал планам Гитлера. Хёцш был членом рейхстага во времена республики, но теперь он очень осторожен, когда говорит на скользкие темы. Через год или два он получит персональную пенсию, если только не опубликует до того времени книгу или статью, которая навлечет на него неприятности, а избежать этого ему очень трудно, так как он известный интернационалист.
Бедняга Лазарон очень встревожен, потому что многие богатые евреи покорились нацистам и оказывают значительную финансовую помощь доктору Шахту, который ввиду нынешних экономических трудностей придает этой помощи большое значение.
Четверг, 4 апреля. Пришла телеграмма от государственного секретаря Хэлла, который спрашивает, существует ли непосредственная угроза войны в Европе. В полдень у меня назначена встреча с Нейратом; мы должны обсудить с ним кое-какие второстепенные вопросы. Поэтому я решил в половине двенадцатого заехать к сэру Эрику Фиппсу – английское посольство находится рядом с министерством иностранных дел. Сэр Эрик был свободен. Из разговора с ним я выяснил, что визиты сюда сэра Джона Саймона и молодого Идена не дали никаких положительных результатов.
Гитлер вел переговоры в своей коричневой рубахе в форме войск СА, а все остальные были в штатском. Гитлер дал понять, что не согласится на так называемый Восточный Локарнский пакт5 и не намерен гарантировать неприкосновенность существующих границ между Германией, Польшей, прибалтийскими странами и Россией. Однако при этом он сказал, что не собирается начинать войну, а будет лишь настаивать на соблюдении договоров. Что же касается аннексии Австрии, то он поклялся, что Германия не предпримет агрессии. Тем не менее он по-прежнему настаивал на своем праве оказывать помощь нацистским отрядам в этой стране, подобно тому как это сделала Италия. Характерно, что в этом вопросе немцы и итальянцы обрушивают друг против друга свою пропаганду. Гитлер сказал также, что не видит никаких возможностей для русско-германского сотрудничества. Почти все эти сведения я уже раньше сообщил по телеграфу в Вашингтон. Сэр Эрик только подтвердил их и снова выразил самые серьезные сомнения в возможности сохранить мир в Европе. В одном сомневаться не приходится: Гитлер стремится к войне. Когда именно нанесет он первый удар – это зависит от степени его подготовленности и от удобного повода.
В полдень я уже сидел в кабинете Нейрата. Я подарил ему дневник в двадцати одном томе и документы, подготовленные несколько лет назад Хантером Миллером, советником по истории в государственном департаменте. После того как он от души поблагодарил меня, я заговорил о военной политике Германии. Прежде всего я сказал, что в Соединенных Штатах все убеждены в намерении Германии вскоре начать войну. Он заверил меня, что никаких шагов в этом направлении не сделано, и притворился очень озабоченным тем, что Муссолини, как видно, в последнее время приказал удвоить итальянские вооруженные силы, а несколько дней назад опубликовал заявление, в котором требует окружить Германию кольцом враждебных государств и обвиняет Англию в том, что она не хочет объединиться во имя этого с Францией и Италией. «Но тем не менее, – сказал Нейрат, – в ближайшие несколько недель будет достигнуто общее мирное соглашение». Я решил, что он имеет в виду предстоящую конференцию в Женеве, на которой 15 апреля должны встретиться руководители делегаций в Лиге наций.
Я напомнил Нейрату, что все немцы только и думают о войне, что все свои публичные демонстрации они устраивают в полном военном снаряжении. Я сказал также, что по стране широко распространяются захватнические карты, которые свидетельствуют о стремлении нацистских руководителей аннексировать соседние с Германией страны – Нидерланды, Австрию, некоторые районы Швейцарии и Польский коридор. Нейрат возразил, что карты эти выпущены безответственными лицами. Я заметил, что на них значится имя Геринга и увидеть их можно по всей Германии, в гостиницах и на железнодорожных станциях. Нейрат не стал оспаривать это, но сказал, что такие факты не имеют ничего общего с внешней политикой Германии.
Это убеждает весь мир в том, – продолжал я, – что Германия намерена вернуться к своей старой захватнической политике, которая немногим отличается от политики Теодора Рузвельта. То, что нацисты маршируют повсюду в военной форме и заявляют, будто все пограничные области, где живут люди, говорящие по-немецки, принадлежат Германии, красноречиво свидетельствует об агрессивном духе, который здесь царит.
Министр иностранных дел сказал:
– Меня самого тревожат воинственные разговоры и настроения.
Наша беседа продолжалась полчаса и вновь убедила меня в том, что Нейрат, а возможно, не только он, но и остальные руководители министерства иностранных дел прекрасно понимают всю опасность, которую несет с собой гитлеризм, и что они напрасно пытаются отстоять свою точку зрения. Гитлер действительно собирается аннексировать все эти территории и со временем начнет для этого войну.
