Среда, 13 ноября. Я спросил нидерландского посланника, с которым близко знаком, как он относится к встречам с Гитлером, Герингом и Геббельсом. Он сказал, что никогда не беседовал с Гитлером и не принимал приглашений на их торжества или приемы. Я не говорил с Гитлером с 6 февраля 1934 года, с Герингом – с июня того же года. У Геббельса я был на обеде в начале июня 1934 года. Довольно сложно в моем положении не поддерживать светских отношений с членами триумвирата. Они – правители Германии, а я представляю здесь Соединенные Штаты. И все же для меня унизительно пожимать руку известным и признанным убийцам. Я склонен следовать примеру нидерландского посланника до конца моего пребывания здесь – вероятно до мая 1936 года.
Суббота, 16 ноября. Я завтракал у итальянского посла. В приемном зале было холодно, около 60 градусов по Фаренгейту. Ненамного теплее было и в столовой. Я чувствовал себя так же скверно, как и у профессора Виндельбанда в сентябре этого года. Посол занимает прекрасно отделанное и просторное здание, слишком дорогое для страны, задолжавшей Соединенным Штатам два миллиарда или что-то около этого и даже не приносящей извинений за неуплату хотя бы доли причитающихся с нее процентов. Мебель и картины очень дорогие, все красиво и подобрано со вкусом, но, будь я итальянским послом, я постеснялся бы приглашать представителя Соединенных Штатов в этот дворец. Я уехал рано, чувствуя, что простудился. Я лег в постель и принял аспирин в надежде предотвратить новый приступ.
Вторник, 19 ноября. В половине двенадцатого я посетил советского посла в его великолепном особняке, значительно большем, чем итальянский. Но в его кабинет меня провел один только дворецкий, в то время как другие посольства имеют по нескольку слуг. Он ничем не показал, что жаждет получить чаевые, – это единственное место в Берлине, где вам не надо давать полмарки или целую марку при каждом визите.
Посол только что вернулся из Москвы. В связи с вторжением Японии в Северный Китай положение напряженное. Я намекнул, что, если бы русское правительство сдержало свои обещания, данные в 1933 году, наш президент и английское правительство могли бы заявить совместный протест в Токио, и это, возможно, предотвратило бы агрессию в Северном Китае. Он не сказал, что согласен со мной, но я чувствовал, что это так. Я заметил далее:
Если бы эти страны заявили протест и пригрозили Японии бойкотом, война была бы остановлена.
Посол тут же сказал, что хотел бы сообщить по телеграфу в Москву мои замечания.
Если вы это сделаете, – ответил я, – то дайте понять, что это всего лишь мое собственное мнение.
Четверг, 21 ноября. С кратким визитом приходил эксперт из министерства труда в Вашингтоне. Он один из тех многих американцев, которые пытаются изучить Германию, не зная немецкого языка. Как мне кажется, он человек сведущий и отнюдь не намерен выставлять себя напоказ.
Понедельник, 25 ноября. Сегодня утром у меня побывал наш посол в Москве Буллит. Он совсем поправился после болезни, которая мучила его здесь в сентябре этого года. Его высказывания о России прямо противоположны тем взглядам, которых он придерживался, когда был здесь проездом в прошлом году. Тогда Буллит был полон энтузиазма. Он наследник большого состояния и известен своими щедрыми пожертвованиями в пользу Рузвельта в 1932 году. Мой взнос составил всего лишь 25 долларов.
Я был очень удивлен, услышав от него, что, когда он прошлой осенью уезжал из Москвы, президент Рузвельт поручил ему побывать в Китае и сообщить о планах и действиях японцев на Дальнем Востоке. Буллит утверждает теперь, что Китай окажет самое решительное сопротивление попытке Японии установить господство над Северным Китаем. В распоряжении одного только китайского генерала имеется 100 тысяч солдат, которые сотрут с лица земли японскую армию. Я не могу с этим согласиться. Буллит сказал, что России нечего и пытаться удержать полуостров, выдающийся в Японское море у Владивостока. Его скоро захватят японцы. Я спросил:
– Вы считаете, что если Германия добьется своего, то Россия с ее 160-миллионным населением должна быть лишена доступа к Тихому океану и оттеснена от Балтики?
Он сказал:
– О, это не имеет никакого значения.
Я не мог удержаться и сказал:
– Вы должны знать, что такое отношение к России на протяжении последних двухсот лет было причиной многих войн.
Буллит ответил только:
– Ирландия закрывает Англии доступ к морю.
Я был поражен, услышав такие речи из уст ответственного дипломата, который так много сделал для признания России в 1933 году. Президенту, вероятно, известны его умонастроения, но если это так, то как мог он назначить его послом в Советскую Россию?
VIII
26 ноября 1935 г. – 1 февраля 1936 г.
Вторник, 26 ноября. Прилагаю донесение из французских источников о затруднениях Шахта.
Заметив, что за границу поступает необычайно много немецких банкнот, не учтенных им, Шахт заинтересовался этим и начал расследование. Финансовые подробности этого дела мне непонятны. Так или иначе, Шахт заподозрил неладное. Он начал проверять транспорты с углем из Германии, и в грудах угля было обнаружено несколько старых ящиков, спрятанных, очевидно, евреями в целях контрабандного вывоза своих денег. Однако даже это не могло объяснить появления огромных сумм в зарубежных странах. Он стал подозревать наличие утечки через официальные каналы. Тогда он пронумеровал по особой системе банкноты на сумму в несколько сот тысяч марок, предназначенных для Розенберга, Гиммлера и Геббельса. Эти меченые банкноты вскоре появились в других странах; тем самым в результате некоторой слежки выявилось, что эти три человека финансировали своих зарубежных агентов по пропаганде не только из сумм, официально выделенных Шахтом на пропаганду, но также и из огромных сумм, которые им удавалось урвать по другим статьям бюджета и которые согласно требованиям Шахта должны были оставаться в стране.
Они накапливали деньги из этих скрытых фондов и посылали их за границу своим агентам. Разъяренный Шахт явился к Гитлеру и заявил, что, если все это не будет приостановлено, Германию ждет финансовый крах.
Гитлер пока еще не занял определенной позиции, но это как раз и означает, что Шахт в опасности1.
Среда, 27 ноября. Макс Уорберг сообщил мне сегодня, что ему и Шахту ничего не удалось сделать для облегчения положения евреев. Его информация о финансовых репрессиях здесь, особенно о деятельности группы Геббельса, совпадает с тем, что я слышал из других источников.
Четверг, 28 ноября. В течение часа беседовал с Томасом Дж. – Уотсоном из Нью-Йорка. Это бизнесмен, жалование которого, получаемое от нескольких крупных корпораций, достигает 1000 долларов в день. Как ни странно, он убежденный рузвельтовец и считает, что если крупный капитал будет добиваться подавления демократии в Соединенных Штатах, то это приведет к революции, в результате которой капиталисты потеряют все, что имеют. Он одобряет ставки подоходного налога в Англии, которые там очень высоки, и стоит за снижение таможенных пошлин. Он осуждает позицию Ньютона Бейкера и Джона У. Дэвиса в их борьбе против Федерального закона о предприятиях общественного пользования2.
