Жюли тоже увидела меня. Глаза ее расширились, в них вспыхнуло то же выражение.
Я шагнула на солнечный свет.
– Аннабель!
На миг девушка застыла, словно разрываясь между радостью и каким-то еще чувством. Казалось, миг этот растянулся на целую вечность, как волна, прежде чем разбиться о берег. Лиза ошиблась, подумала я, самое худшее еще впереди – я не вынесу, если Жюли ненавидит меня, а – видит Бог – у нее есть на то полное право.
– Аннабель, дорогая! – завопила она и ринулась мне в объятия с жаркими поцелуями.
Разбившаяся волна захлестнула меня, соленые капли дрожали и жгли мне глаза. Жюли смеялась, тормошила меня, то прижимая к себе, то отталкивая, и без умолку трещала – и мгновение это скользнуло прочь со всеми прочими мгновениями и скрылось.
– Аннабель, ах ты, бесенок, как ты могла, это было так ужасно, нам всем было так плохо. Ох, я бы тебя просто убила, ей-богу, убила бы. До чего же я рада, что ты не умерла и я могу все тебе высказать. Это хуже всего, когда кто-то умирает и уже все… О боже, я не плачу, наверное, это слезы радости, во всех книжках пишут, будто они льются как ненормальные, только я никогда не верила… Ой, это потрясающе, в самом деле потрясающе! Ты вернулась! – Она встряхнула меня. – Только скажи что-нибудь, дорогая, ради бога, а не то я решу, что ты призрак!
Я заметила, что Дональд отвернулся, тактично разглядывая стену амбара. Поскольку та была сделана из рифленого железа, то вряд ли могла являть собой поле захватывающего исследования для археолога, однако Дональда она, похоже, всецело заворожила. Лиза отошла на несколько шагов в сторону за спину Жюли, но без стеснения уставилась на нас.
Чувствуя внезапную беспомощность, я поглядела на Жюли. В конце-то концов, что тут можно сказать?
Я откашлялась, неуверенно улыбнулась и произнесла то единственное, что пришло мне в голову:
– Ты… ты выросла.
– Да уж, наверное, – ошарашенно ответила Жюли.
Тут мы обе засмеялись – возможно, слегка высоковато и натянуто. Я видела, как Лиза смотрит на меня, чуть-чуть приоткрыв рот. До меня вдруг дошло, что она ошеломлена и испугана неловкостью, с которой я разыгрываю эту сцену, – неловкостью тем более ощутимой, что Лиза видела, как я обошлась с дедушкой. Мне стало смешно, насколько это было возможно в такой момент. Чего, интересно, она от меня ждала? Светской болтовни? Моя роль в этой сцене была гораздо убедительней, чем ей казалось.
В следующую секунду, как ни сверхъестественно, Жюли подтвердила мою мысль:
– Знаешь, ну не глупо ли? Я уже замечала раньше, когда встречаешься с кем-нибудь, кого очень давно не видел. Ждешь и ждешь, ждешь и ждешь, как ненормальный, а потом, когда дождешься и поздороваешься, больше и сказать-то нечего. Все это приходит после, все эти «где была, как поживала?». А сначала просто довольно того, что ты здесь. Понимаешь, правда?
– Ну разумеется. Я просто благодарю Небеса, что и ты тоже. Я… мне и самой ничего не приходит в голову. – Я улыбнулась сперва ей, а потом Дональду, теперь торжественно маячившему на окраинах разговора. – Впрочем, во мне еще достаточно от настоящей англичанки, чтобы считать чай лекарством от любого кризиса. Может, пойдем, выпьем чаю? Здравствуйте, мистер Ситон.
– О господи, прости, – спохватилась Жюли и торопливо представила нас друг другу. – Только ради бога, зови его Дональдом, его все так зовут, по крайней мере все, кто ему нравится, а кто ему не нравится, с теми он и вовсе не разговаривает, так что выходит то же самое.
Я засмеялась, пожимая ему руку.
– Похоже, отличная тактика.
– Зато работает, – сказал Дональд.
– О, – подтвердила Жюли у моего локтя. – У Дональда вообще весьма своеобразный метод пробираться по жизни с минимумом неудобств для себя лично.
Я быстро поглядела на девушку. Ничего в выражении лица Дональда не показывало, не задумывалась ли эта реплика как шпилька в его адрес. Ничто в выражении Жюли – тоже. Она выглядела очень хорошенькой, веселой и смеялась над ним.
– А где дедушка? – Она порывисто схватила меня под руку. – Надеюсь, не в поле, в такую-то погоду. Слишком жарко.
– Он лежит. Он теперь каждый день отдыхает перед чаем.
– Правда? Ему приходится?
Лиза, образно выражаясь, подобрала Дональда и, под обычное светское бормотание про мытье рук перед чаем, конвоировала его впереди нас к дому.
– Всего лишь меры предосторожности, – ответила я. – Ему приходится вести себя осмотрительно. Если он будет перетруждаться или волноваться, ему грозит новый удар. Ты поласковей с ним, Жюли. Думаю, мое возвращение стало для него сильным потрясением, но он справился с ним на удивление хорошо.
– А Кон?
Взгляд исподлобья был до жути проницательным.
– Он тоже воспринял все очень хорошо, – беззаботно ответила я, не в первый раз гадая, что знала одиннадцатилетняя Жюли про исчезновение своей кузины. – Сама его увидишь чуть-чуть попозже. Думается, он будет пить чай в поле вместе с работниками.
– Ты собираешься это взять? Тогда я тебе помогу, если хочешь, а еще лучше попросим Дональда все отнести – судя по твоему виду, тебе не стоит таскать тяжести по жаре. Что, скажи на милость, ты с собой сотворила, такая худенькая, а прежде у тебя была сногсшибательная фигура, по крайней мере, мне так казалось, хотя это ничего не значит, поскольку в одиннадцать моим идеалом был архангел Гавриил, а у него вряд ли приходится ожидать особенной фигуры, правда?
– Жюли! По крайней мере, в одиннадцать лет ты не молола столько ерунды с такой скоростью, или, во всяком случае, я этого не помню! Где ты этому научилась?
Жюли засмеялась:
– У Дональда.
– Не верю!
– Ну, он говорит только самое необходимое, так что мне приходится болтать за двоих. А в результате половина – сплошная чушь, зато молчание Дональда на сто процентов солидно. Или лучше сказать, на двести процентов? Вечно я путаю.
– Ясно.
– И потом еще ты.
– Я?
– Ну да. Никто не умел так здорово молоть чушь, как ты. Все эти истории, что ты рассказывала. Я их до сих пор помню, и, что самое смешное, многие из них казались куда более реальными, чем ты сама, или, во всяком случае, мне они казались самой реальной частью тебя.
– Возможно, так оно и было.
Мы шли к дому. Жюли бросила на меня быстрый взгляд и ущипнула за руку.
– Когда у тебя такой вид, у меня просто сердце разрывается.
– Не понимаю почему.
– Потому что вид у тебя несчастный, вот почему. Ты ведь на самом деле совсем не улыбаешься. Это просто видимость. Так на тебя не похоже… я хочу сказать, раньше ты такой не была.
– Я имела в виду, не понимаю, с какой стати тебе волноваться о моих чувствах?
