– Как, ни единой золотой монетки? Ни одной статуи? – улыбнулась я.
– Кажется, сыскался шнурок от римского ботинка…
Глаза Дональда лукаво блеснули.
– Великий день, что и говорить. Нельзя ждать все время подобного везения.
Губки девушки приоткрылись было и снова сомкнулись. Улыбка показалась мне вымученной.
– Так чем же именно вы занимаетесь? – быстро вмешалась я.
– Всего лишь предварительной датировкой.
Дедушка оторвался от сыра.
– Датировкой?
Я подметила, что Дональд глянул на него, по своему обыкновению, застенчиво, убедился, что собеседником движет искренний интерес, а не просто вежливость, и только тогда ответил:
– Да, сэр. По сути дела, скребем землю, как сказала Жюли. Мы разбили пробный раскоп с таким расчетом, чтобы захватить участок стены и крепостной вал, а теперь снимаем слой за слоем, изучая укрепления одно за другим, ну и разные находки – фрагменты керамики и все такое прочее, – то, что попадается по мере продвижения вглубь. Таким образом возможно установить, в какое время возводилась та или иная постройка в пределах крепости. Со временем воссоздается общая картина истории укреплений, но пока, – мимолетная улыбка в адрес девушки, – Жюли абсолютно права. Возня в грязи, не более; на посторонний взгляд – прескучное занятие.
– Тебя зато оно страшно занимает, – отозвалась Жюли.
Не думаю, что она намеренно собиралась сказать колкость, но слова прозвучали почти капризно, точно протест обиженного ребенка.
Дональд словно бы ничего не заметил.
– Ну что ж, – молвил он, – думаю, так дело обстоит с любой работой: по большей части скучная рутина, но выпадают и счастливые мгновения, от которых просто дух захватывает.
– Да? – откликнулась Жюли и тут же рассмеялась – на мгновение к ней словно вернулось обычное добродушие. – Тогда, ради всего святого, извести нас, когда это произойдет, и все мы придем полюбоваться! По крайней мере, – это уже относилось ко мне, – в среду он выберется-таки из грязи в город. Я тебе не рассказывала? И я с ним. Мы едем в Ньюкасл, в Королевский театр.
– Театр? Как мило! Но, дорогая, среда… ты разве позабыла про день рождения дедушки? Это же будет целое событие, раз уж мы все здесь собрались…
– Да знаю, знаю, вот поэтому мы идем на дневной спектакль. Дональд говорит, что обычно освобождается только по субботам, но мест уже не осталось, а дают новую пьесу Джона Гилгуда, я ее ни за что не могу пропустить! Так что Дональд улизнет с работы в среду, после ланча, и только нас и видели! Дедушка уже знает; а к столу мы сто раз успеем. И Дональд тоже с нами отпразднует.
– И будет прав. Лиза затеяла что-то потрясающее, только вот не признается что.
Лиза улыбнулась, но как-то рассеянно. Я знала, что ей не терпелось выбраться из столовой, пойти в кухню и заняться ужином для Кона. Когда Кон зарабатывался допоздна, она кормила сводного брата в кухне, в котором бы часу тот ни вернулся; для Лизы эти полчаса, когда брат принадлежал ей безраздельно, были апофеозом дня.
– Послушайте, – проговорил Дональд своим приятным, размеренным голосом, – с вашей стороны очень любезно пригласить и меня, но я не думал, что речь идет о семейном торжестве. Может быть, мне лучше…
– Нечего отнекиваться, – возразил дедушка. – Мы вам только порадуемся. Отродясь не водилось такого семейного сборища, которому не пошло бы на пользу присутствие гостя. Родственнички, сойдясь вместе, обычно настроены чертовски мрачно, а уж Уинслоу и подавно. А в вашем присутствии волей-неволей придется соблюдать приличия.
Дональд рассмеялся:
– Ну если вы так считаете…
– Еще как считаю. Все, что я могу сказать семейству в общем и целом, укладывается ровнехонько в три минуты, перед отходом ко сну. – Выцветшие глаза старика негодующе оглядели стол, на мгновение задержавшись на пустом стуле Кона. – Что ж, тем лучше. И без того слишком уж много разговоров; вот только прижизненных некрологов мне не хватало!
От вопиющей несправедливости последнего замечания дыхание у меня перехватило, а глаза Жюли изумленно расширились.
– О, несомненно, – неуверенно отозвался Дональд, к которому и относились эти слова.
Я поспешила к нему на помощь.
– Так, значит, мы увидимся в среду? Как славно! А что за пьеса, Жюли?
Личико Жюли просияло, досада забылась, и девушка радостно принялась рассказывать, нимало не задумываясь (а может быть, и не заботясь) о том, что каждым своим словом выдает, как далека душою от Уайтскара и тихого островка Форрест-парка. Дедушка наблюдал за ней со странным выражением на лице. Ладно же, подумала я, так оно и к лучшему. Я украдкой оглянулась на Лизу, проверяя, взято ли происходящее на заметку для Кона, но та как раз посмотрела на часы и пробормотала что-то насчет кофе в гостиной.
– Ну что ж, – суховато проговорил дедушка, отодвигая стул, – желаю вам хорошо провести время.
– Уж мы постараемся! А до тех пор, – Жюли обернулась к Дональду, и на щеках ее заиграли ямочки, – оставлю тебя возиться в грязи в полное свое удовольствие и чуточку потружусь для Кона. Сдается мне, сенокос куда забавнее, да и человечеству пользы от него не в пример больше.
– Очень может быть, – невозмутимо согласился Дональд.
Как и следовало ожидать, следующие два-три дня Жюли провела на сенокосе, за рулем трактора, помогая Кону.
Здесь я следила за нею чуть более встревоженно. Чего доброго, Жюли (разобиженная непоседа, которой уже отчасти прискучили деревенские каникулы, не оправдавшие желанной цели) вздумает испробовать древнюю как мир романтическую уловку – заставить Дональда ревновать. А кандидатов наметилось два: Билл Фенвик из Низер-Шилдса то и дело объявлялся под предлогом «пособить» на сенокосе, ежели дома без него могли обойтись, а в действительности – это и невооруженным взглядом было видно – ради возможности побыть с Жюли; и Кон. Билла я сразу сбросила со счетов, лишь уповая про себя, что бедняге не придется страдать; но Кон – дело другое. Он не из тех мужчин, которых можно использовать подобным образом, – такого вообще нельзя использовать иначе как с его же подачи. Кроме того, он был исключительно привлекателен, а ведь сколько девушек старше и разумнее Жюли испокон веков рикошетом оказывались в куда менее волнующих объятиях! А если Кон вдруг решит, что три трети денег Уинслоу еще лучше, чем две, и всерьез займется Жюли…
Однако тревожилась я напрасно. В любое другое время, полагаю, Кон чисто автоматически затеял бы с ней флирт, столь же инстинктивно, как петушок, что красуется перед своей дамой; но сейчас Кона занимали вещи более важные. В пятницу дедушка призвал к себе адвоката, мистера Исаака, и затворился с ним в кабинете на все утро. Старик ни словом не обмолвился о беседе, но дал понять, что мистер Исаак заглянет снова через пару дней, то есть утром его, дедова, дня рождения. Вывод напрашивался самоочевидный, и, на мой взгляд, происшедшее не менее очевидно отразилось на Коне. За последние несколько дней снедавшее его напряжение заметно обострилось, он притих, сделался раздражительным и нервным. Мы его почти не видели; он и за одним столом-то с нами оказывался крайне редко и все свое время проводил на покосе, работая с энергией и исступленной физической самоотдачей, исключительными даже для него. Объяснялось это, как мне казалось, отчасти истинной страстью к тяжелому труду, отчасти необходимостью снять напряжение и отчасти желанием держаться подальше от старого мистера Уинслоу. Так или иначе, но жребий был брошен и кости, похоже, выпали в пользу Кона, так что тот предпочитал не рисковать.
