Правда, не для меня.
— Императорские темные охотники, — проговорил он, и от его голоса, в котором будто завыла вьюга смертная, трава пригнулась к земле, чернея. — Это за мной, принцесса… Боюсь, нам пора расставаться.
Он снова посмотрел на меня и грустно улыбнулся. Словно в последний раз.
— Но зачем они… — Я ничего не могла понять, пока сбоку не раздался крик Леонара:
— Они пришли уничтожить лича, Лариана!
Мое сердце, которое по всем правилам уже должно было остановиться, напротив, забилось быстрее.
Нет уж, так просто я не сдамся. Не тогда, когда все худшее позади!
Я схватила Дэйна за рубашку, что есть силы прижимая к себе. Не давая разомкнуть кольцо рук. Не позволяя покинуть меня, раз и навсегда исчезнуть из моей жизни, разорвав ее в клочья.
— Я люблю тебя, Дэйн, — проговорила быстро, коснувшись его лица и больше не чувствуя прохлады. Мои руки уже давно были ледяными, чтобы ощущать что-то.
Сверкнули знакомым серебром темно-серые глаза с оттенком крови.
— Лариана… — прошептал он, грустно качая головой.
Охотники приближались, уже шепча какие-то заклятия, окружая нас опасной вибрацией. Вокруг начал подниматься свирепый ветер, хлеща по щекам пылью и нитями Тьмы.
И в этот момент я притянула Дэйна ближе, прошептав на ухо всего три слова.
Три слова, которые заставили моего некроманта сначала улыбнуться, а потом, запрокинув голову, громко засмеяться.
Он поднял меня на руки, в то время как смерч вокруг нас сжимался удушающим кольцом. И продолжал хохотать.
Со стороны это выглядело ужасно зловеще. Но я тоже не смогла сдержать улыбки, глядя, как тает напряжение на практически каменном лице моего некроманта.
Нет. Не так.
Моего высшего лича.
— Не дайте ему открыть портал! — рявкнул один из охотников, складывая пальцы в воздухе в какой-то символ. Остальные тут же повторили этот жест.
А в следующий миг Дэйн перестал смеяться. Но опасная улыбка не исчезла с его красивого лица.
— Я люблю тебя, моя принцесса, — прошептал он сквозь завывания ветра.
А потом воздух затрещал. Дэйн сжал зубы, на каменном лице застыло напряжение, темные глаза полыхнули алой яростью. Императорские охотники разом задрожали, словно магия стала вырываться из их рук.
Земля затряслась, будто готовясь вот-вот расколоться на части.
— Держите крепче! — крикнул кто-то из мужчин.
Дэйн улыбнулся шире. И в следующий миг обсидианово-черные волны колдовства всколыхнулись блестящими крыльями, вырываясь из-за спины бывшего некроманта. Накрыли нас мягким глянцевым плащом, скрывая от света утреннего солнца и искаженных в недоумении и одновременно от разочарования лиц охотников.
А потом Тьма взметнулась, схлопнувшись сама в себя, и унесла нас далеко-далеко от полигона для игр Превосходства. От сумеречного замка Тиамант и императорской академии некромантии. От мира, где черная магия для меня чуть не стала концом, но на долгие годы стала началом…
Глава 32
КАРАМЕЛЬ, МОРОЗ, КОНФЕТКА И ВЛЮБЛЕННАЯ БРЮНЕТКА
Закатное солнце бросало оранжевые блики на листья высокого вириса, под легкой сенью которого сидели мы с Дэйном. Приятный теплый ветерок играл его сумеречно-белыми волосами, а я прислонилась к его широкой груди, глядя на поляну перед домом.
Цветы в это время года казались особенно яркими, а диковинные растения, к которым я уже начала привыкать, разрастались особенно пышным цветом.
Вирисы, абалии, родовиалы, сонные глазки — все это росло лишь здесь. На границе Пятого королевства и Салоара — маленького государства элементалей. За много-много верст от Туманной империи, Ихордаррина и Козьих Шишечек.
Здесь не знали, что такое месяц Дождей, а о зиме слышали лишь от торговцев, изредка приезжающих из дальних краев. На рынке можно было встретить человека с огненными руками или птицу, превращающуюся в ветер. Можно было купить дивный снег со вкусом клубники или рыбу, которая превратится в воду, как только ее принесешь домой.
Само собой, последнее — чистой воды мошенничество и преследуется по закону. Но когда я впервые обнаружила такое чудо, не могла поверить своим глазам. И потом долго и взахлеб рассказывала Дэйну об этой удивительной магии.
А он хмурился, обещал найти наглеца и приставить к нему пару мертвых летучих мышей, чтоб пили его кровь с полуночи и до восхода.
Но сейчас был один из тех тихих вечеров, когда мы сидели рука об руку. Когда становилось хорошо просто от того, что на моей талии спокойно лежит его ладонь, а пальцы задумчиво поглаживают кожу. Под моей щекой — его обнаженная грудь, виднеющаяся из-под распахнутой рубашки. И даже не глядя на лицо, я знаю, что бледные губы едва заметно улыбаются.
— Дэйн, — произнесла я тихо, внезапно ощутив легкий налет ностальгии.
— Мм… — раздалось в ответ.
— Скажи, ты никогда не чувствовал себя несчастным от того, что не можешь больше смотреть на восходы? Когда-то, я помню, ты их очень любил…
Некоторое время Дэйн молчал. Я подняла голову, чтобы посмотреть, что творится на его лице. Оказалось, что он улыбался.
— Я любил восходы только потому, что боялся больше никогда их не увидеть. Но именно в один из таких восходов ты подарила мне вечность.
На короткую секунду он замолчал, убирая пряди, упавшие на мои глаза.
— Что такое несколько минут утреннего солнца по сравнению с возможностью быть рядом с тобой? — прозвучало тут же. — Я ошибался. В восходе нет ничего красивого, если смотреть на него в одиночестве. И нет ничего прекраснее заката рядом с любимой женщиной.
Я улыбнулась, почти в точности копируя выражение его лица. А потом чуть впереди на поляне с малахитовой зеленью раздался звонкий смех.
Из высокой травы появилась детская головка, хитро прячущаяся за широким листом аверьянки. Следом за ней из кустов рядом вынырнула еще одна головка.
— Нашел!
И маленький мальчик радостно побежал вперед, догоняя девочку, так невероятно похожую на него.
В деревне, где я росла, не было близнецов. А потому, когда пять лет назад у меня появилась двойня, я долго не могла поверить своему счастью.
— Значит, ты не жалеешь? — спросила я еще тише.
Этот вопрос всегда мучил меня. Но я слишком редко по-настоящему набиралась смелости, чтобы спросить. Ведь я сделала своего возлюбленного нежитью. Да, пусть высшей, пусть настолько сильной, что со стороны мало кто мог почувствовать его природу. Если, конечно, Дэйн сам не хотел кого-нибудь напугать. Но все же он больше не был человеком.
— О чем мне жалеть, принцесса? — удивленно переспросил он. — О том, что мои руки и тело не чувствуют ничего, кроме твоих прикосновений? Кроме поцелуев наших детей? Это великая магия, Лариана. Ты смогла сотворить невозможное. По моим жилам не течет кровь, но рядом с тобой я жив.
