Я быстро отошла в сторону от дорожки, чтобы не встретиться ни с кем из магиан. Внимательно оглядываясь по сторонам, дабы не нарваться в очередной раз на какого-нибудь пьяного демонолога, скрылась за высоким кустарником цвета малахита и медленно побрела прочь.
Хотелось подумать вдали от суеты. Чтобы чем-то занять руки, я подняла из травы небольшой гладкий булыжник с красивыми черными трещинками и, перекатывая его в ладонях, направилась дальше.
Оказывается, мать меня вовсе не бросала, как я привыкла думать всю свою жизнь.
Верховная жрица Тиамант.
Эти три слова до сих пор звучали в голове, и я никак не могла понять, что они по-настоящему для меня значат. Моя мать была приверженкой темного культа. Зачем? Для чего ей было поклоняться богине, пожирающей тела и души?
У меня не укладывалось это в голове. Но казалось, что и у этого должна быть причина.
Может, Тиамант не такое уж зло? Может, для своих адептов она — благословение… Кто знает, как на самом деле обстояло дело? А спустя почти два десятка лет узнать правду не получится.
Ведь Люциан убил всех, кто мог хоть что-то рассказать мне.
Это бесило. Страшно злило и почти уничтожало изнутри.
Невозможность хоть что-то изменить, понять, кем на самом деле была моя мать? Просто женщиной, которая верила в других богов, или сумасшедшей фанатичкой, которая мечтала явить в мир ожившую Смерть?
Ведь я не могла не предполагать и такой вариант событий. Вероятно, Люциан действительно не мог поступить иначе. Может быть, у него и впрямь не было иного выхода, кроме как выжечь этот культ под корень. Уничтожить всех и вся.
Но мое сердце отказывалось в это верить. Я не могла представить себе, что женщина с ребенком на руках могла замыслить что-то недоброе против всего мира. Независимо от меня фантазия уже рисовала мне красивое лицо брюнетки, улыбающейся маленькому комочку, завернутому в одеяло.
Я бы улыбалась именно так.
А еще я не могла понять, зачем же убили эту женщину. Ведь можно было наказать, посадить в темницу, отправить послушницей в Светлый храм. Она могла там воспитывать свою дочку в маленькой келье, перемежая заботу о ней с тяжким трудом.
И у меня была бы мать.
Но, увы, все случилось совсем не так.
Впереди узенькую поляну пересекало толстое поваленное дерево, нарочно перевязанное цепями по краям, а рядом стоял огромный плоский валун, подозрительно напоминающий столик. Место отдыха, столь дико и по-деревенски обставленное, казалось очень необычным на территории императорской академии. Стоило представить, как какая-нибудь маркизочка добирается сюда от тропинки на своих каблуках, а потом, старательно приглаживая юбки, садится на низкое бревно, как становилось смешно. Наверно, поэтому здесь никого и не было. А мне такое славное местечко было как раз по нраву.
Я бросила на столик свой камушек, а затем смело уселась на древесный ствол, отчего и так укороченная юбка довольно сильно задралась, оголив часть бедер. Но в такой глуши мне до этого не было никакого дела.
Достала из кармана Люциана-младшего и усадила его перед собой. Пушистый белый комок сонно встрепенулся и медленно засеменил по гладкому валуну, осматриваясь.
Оба клыка все так же торчали из-под мягкой шерсти на мордочке. Глаза стали чисто черными с какой-то красноватой точкой внутри.
Я внимательно оглядела его со всех сторон, чтобы заметить какое-нибудь новое изменение. Но, похоже, все сюрпризы остались позади, и теперь хомяк всегда будет выглядеть именно так, как сейчас.
Закрыв глаза на миг, я распахнула их снова, чтобы увидеть потоки Тьмы. Нечто похожее на черную паутину облепило грызуна с одной стороны тела.
Я по привычке поводила руками над пушистым тельцем, «подергала» нити паутинки, удостоверившись, что они остаются неподвижны, и удовлетворенно кивнула.
— Ну, друг, похоже, мы с тобой пока справляемся с этой заразой, да? — улыбнулась я мелкому товарищу, почесав того за ухом.
Хомяк замер посреди стола и тихонько ухнул, подставляя голову для поглаживаний, словно что-то соображал.
— Кто у нас тут? Крыса-нежить? — раздалось вдруг впереди из-за широкого дерева. — Даже зверюшки у тебя паршивые, деревенщина.
Я резко подняла голову, хмуро гадая, кого опять нелегкая принесла.
Медленно выходя чуть поодаль из тенистых зарослей, широко усмехалась какая-то блондинка.
И чего усмехалась, спрашивается? Тоже мне, юмористка.
— Пустой смех — мозги с орех, — бросила я невозмутимо и снова почесала Люциана-младшего, краем глаз отмечая, как сползла с круглого личика дерзкая улыбка. — Это не крыса, а хомяк. И вполне себе симпатичный.
Девушка подошла поближе и оперлась плечом о ствол ближайшего дуба. Потом надула губы и сложила руки на груди.
— Грубиянка, — фыркнула она. — Ты разве не знаешь, что низшая нежить все равно не понимает, что ты делаешь? Ей наплевать. Как кукле в руках кукловода.
Я, конечно, не знала. Мало еще нам успели объяснить за то короткое время, что я упорно пытаюсь вылететь из чудной императорской академии. О природе и желаниях умертвий мне было почти ничего неизвестно. Да только…
— Какое это имеет сейчас значение? — переспросила я вяло.
— Как это какое? — удивилась девушка. — Вот если бы ты смогла создать высшую нежить типа духа, драугра или лича, то, вероятно, даже смогла бы с ними поговорить. Такие существа и после смерти обладают зачатками разума. Кто-то больше, кто-то меньше. Именно поэтому их так сложно подчинить. Приходится подавлять чужую волю. Но тогда твои поглаживания хотя бы имели смысл. Мертвая тварь почувствовала бы. Хотя вряд ли ее существование от этого сильно бы улучшилось: сохранять разум, зная, что ты — мертв, это самое ужасное, что можно придумать.
— Если ты намекаешь на моего хомяка, то он не мертвый, а вполне себе живой.
— Да брось, если он и живой, то это ненадолго, — махнула рукой она. — Я вижу, как его оплели нити Тьмы, а, судя по цвету, это последняя стадия. Сумеречная магия заживо превращает его в умертвие. Незавидная участь. Или ты на этом страшилище эксперимент ставила? Хотела понаблюдать, как Тьма меняет телесные структуры живых?
В этот момент светло-голубые глаза блондинки даже засветились интересом. Ну маньячка, не иначе. У нас в Козьих Шишечках у таких детишек еще в глубоком детстве отбивали жестокость и всякое желание издеваться. Пороли их нежные филейки мочеными розгами до красноты.
— Дорогуша, я не знаю, как тебя зовут, но, поверь, если бы мне вздумалось проводить эксперименты, я скорее выбрала бы для этой участи кого-нибудь другого. Кого не так жалко. Вот тебя, например.
Честно говоря, я не узнавала сама себя. Откуда взялось столько агрессии? Как правило, заскоки и грубость высокородных меня никогда не задевали. А вот теперь почему-то невероятно сильно хотелось вцепиться этой дурочке в космы и хорошенько оттрепать. Казалось, что станет легче, упадет тяжелый камень с плеч. И я смогу снова нормально дышать.
