Кофе я выпил, о чем сказать, не придумал. Девчонки доели пирожные и убежали, Анна осталась.
– А про что песня? – поинтересовался я.
– Веселая, – сказала Анна. – Про… тех, кто ездит на велосипедах.
– А.
Веселая песня про велосипедистов. Тема, однако. Вот уж не думал, что про это можно весело сочинить. Про велосипедистов. Неудивительно, что эти толстые мужики не заинтересовались репертуаром, они, наверное, про трагическую любовь хотели, какие, к черту, велосипедисты в наши-то дни.
– А у тебя много песен? – спросил я.
– Двадцать, – ответила Анна.
– А они про что?
Не знаю. Зачем меня мама с собой потащила? Нет, я понимаю – ей в одиночку за рулем в чужом месте некомфортно, но… Вот теперь сижу и вымучиваю беседу, стараюсь не выглядеть идиотом. Нет, идиотом я и так выгляжу, не хочется выглядеть круглым. Хотя мне должно быть безразлично, я эту Анну не увижу никогда, может.
– Про разное, – Анна пожала плечами. – Про птичку. Про единорога. Про то, как вдруг выпал снег. Про дорогу. А ты? Стихи пишешь?
Неожиданный вопрос. Меня еще никто не спрашивал про такое, у меня не очень поэтический вид. Может, я в душе поэт? Нераскрывшийся пока талант. Анна, как действующий поэт, это чувствует, вроде как рыбак рыбака. Вот проснусь ночью, схвачу ручку и накидаю семь страниц наискосок. В конце концов, у меня вполне себе литературная наследственность.
– Да так, иногда, – сказал я. – Если настроение есть. Особенно осенью.
– Почитаешь?
– Чего?
– Стихи.
– А, стихи…
Я подумал, не читануть ли что-нибудь из современных, у мамы на кухне всегда целый ящик для читья под кофе, и хорошие, между прочим, попадаются. Вряд ли Анна в совершенстве знает молодых вологодских талантов. Но в последний момент передумал.
– Я не люблю вслух, у меня это… рассредоточенность. Не могу свои слова на слух воспринимать, кажется, что в другую сторону… Это из-за полушарий.
Пощупал себя за голову.
– Что?
– В голову часто били, – сказал я. – Вот левое на правое и наскакивает. Дежавю, короче, случаются. Я потом почитаю.
– Хорошо, – кивнула Анна.
И кивала она… Не, у нас так не умеют. У нас если где герцогини еще и не вывелись, то совсем испортились, так кивнуть не умеют, да и экстерьер…
Показались мама и Лусия.
– Познакомились? Отлично! Анна, ты прекрасно поешь! Молодчина! Я тоже хотела, чтобы Игорь музыкой занимался, но он лодырь, хотя у него неплохой слух.
Это мама.
– Анна, нам пора.
Это Лусия.
Анна поднялась из-за стола. И я поднялся. Анна улыбнулась.
– Вы куда, кстати, сейчас? – спросила мама.
– Нам в Мирамар, тут недалеко, минут двадцать, если…
– Мы вас подбросим, – перебила мама. – Мы сегодня весь день катаемся, мы вольнокатающиеся, я тут ничего не узнаю…
– Перемен действительно много, – сказала Лусия.
– Так мы вас все-таки подбросим.
Лусия не стала излишне сопротивляться. Я взял у Анны гитару и донес до машины. Лусия и мама устроились спереди, а мы с Анной сзади, а гитара между нами.
В машине мы больше с Анной не разговаривали, смирно сидели, а я держал гитару за горло, пальцем застрял между струнами сквозь чехол. До Мирамара оказалось действительно недалеко, почти за углом, свернули, и город словно исчез, мне такое нравится, опрокинулся из вертикали в плоскость. А Мирамар оказался действительно аристократичным местечком, много света, зелени, сползающей с тротуаров на дорогу, мало машин, людей не видать, особняки в два этажа, не выше. Едва оказались здесь, как мама снизила скорость километров до тридцати. Не из-за полиции или знаков, ясно было, что здесь быстро не ездят.
– Через два дома, – указала Лусия. – Возле дерева.
Мама остановилась напротив пальмы, или банана, не знаю, сочное такое дерево.
– Спасибо, – Лусия пожала маме руку. – Обязательно жду вас завтра в гости. Никаких отказов!
Анна мне опять улыбнулась, я ей тоже. Долго вытаскивали гитару, не давалась, собака.
Лусия и Анна вошли в зеленые ворота и направились в глубь сада, сквозь деревья которого проступал белый двухэтажный дом. Калитка затворилась.
– Нормальный домишко.
– Да, неплохой, – согласилась мама.
– А ты говорила, что мы на обед приглашены, – напомнил я. – Где обед?
– Сегодня возможности нет, – ответила мама. – Лусия мне объяснила, они какого-то инспектора ждут. Завтра обед, завтра… наверное.
Обеда мимо.
– Прилетели вчера, а обед завтра, – сказал я.
– С отцом пообедаем, он должен освободиться… через двадцать минут. Надо покороче отсюда выбираться…
– Хороший дом, – сказал я.
– Хороший дом… – мама достала из бардачка карту города. – Хороший дом, хороший дом, слушай, мне кажется, у отца кондиционер не работает…
Мама постучала кулаком по торпедо.
Поехали дальше. Хотя я, если честно, пешком прогулялся бы, по тому же Малекону. Но вместо этого мы по нему два раза проехали туда-сюда. Я не очень понял очарования именно проезда, но мама сказала, что я не романтик, Малекон – самая романтичная набережная во Вселенной, если не верю, могу заглянуть в путеводитель. Я предложил искать обеда. Мама сказала, что в следующий раз я должен с ней поехать в Белград, поучиться романтике у сербов, они в ней знают толк, там за один день ярмарки продается три тонны стихов.
Пообещал подумать.
Отец прохаживался напротив Капитолия с довольным видом, беззаботно засунув руки в карманы и через два на третий шаг поднимая сандалии для проветривания. Мама притормозила возле обочины.
– Тут не паркуются, – сказал он. – За углом лучше.
Припарковались за углом. Через пятьдесят метров подвернулась лавка широкого профиля, мама не удержалась, заглянула. Ну и я. Бедненько. Купили воды в синих бутылках и пачку кофе на пробу. Возле лавки стояла ореховая женщина, но не наша, а угрюмая.
– Хорош гринго прайс во весь рост, однако, – помотала головой мама. – Бутылка воды стольник…
– Белая миссус не должна гневаться, – сказал я. – Белая миссус может себе это позволить.
– Ты поменьше умничай, – посоветовала мама. – Распустился с бабушкой, как я погляжу… Или это твоя Великанша на тебя так влияет?
– Высмеивать чужие фамилии – некрасиво, – заметил я. – А с водой на острове вилы. Это и по телевизору утром говорили: вода – главный ресурс. Проклятые империалисты рассеивают над Мексиканским заливом дождевые облака, организовывая искусственные засухи.
