Я отправился в ванную. Окно было открыто, погода стояла простая и странная, облачность, но дождя никакого. Я выглянул подальше на улицу. На бульваре тренировались гимнастки. Сначала думал, что сон – гимнастки были в черных купальниках, и с утра все это выглядело необычно, на камнях точно плясали нарисованные карандашом человечки. Старательно так, как могли двигать руками только нарисованные человечки. Но потом одна девчонка запнулась и уронила нескольких других, и я догадался, что это не сон.
Почему-то мне сильно захотелось к ним, туда, на бульвар. Там еще камни не успели нагреться от солнца, и вообще прохладно было, утренний день самый лучший день. Мне захотелось достать футбольный мяч и отправиться к ним. Это здорово, наверное, выходить утром на бульвар и колотить по мячу, я даже подумал слегка – не найти ли мне где здесь мяч? Тут полно низких балконов, наверняка мяч то и дело заносит на эти балконы, если поискать…
Если поискать.
Отправился умываться, но оказалось, что горячей воды нет. Не очень расстроился, ну, холодная.
Рубашку надевать было больно, пришлось под нее футболку. Сварюсь сегодня.
Лифт не работал, как и служебный, пришлось спускаться по лестнице.
Со второго этажа начиналась прохлада, а на первом я немного озяб и пожалел, что надел рубашку с коротким рукавом.
Бульвар был пуст. Ни такси, ни грузовичков, ни спешащих на службу, ничего, чем заполнены утренние города. Все спали. И гимнастки, разминавшиеся на камнях, исчезли куда-то, думаю, перебрались в студию, расположенную через дорогу, там зажегся свет.
Слишком рано. Я оставался один на бульваре. Я немного поднялся в сторону Капитолия, а потом вернулся обратно, но все равно оставался один. Так мне сначала показалось, потом я увидел горбуна. Сначала решил, что это статуя, хотя и в шляпе, ну мало ли статуй в шляпе? Сейчас уличные скульптуры популярны, то таксу в виде скамейки изваяют, то Антон Павловича. Я вот подумал, что это как раз Антон Павлович, наверняка его здесь уважают, и писатель, и доктор сразу. Потом статуя поднялась на ноги, и я увидел, что горбун.
А он на меня не посмотрел, повернул и двинулся в сторону набережной. Я за ним. Не знаю, вот взял и пошагал. Захотелось посмотреть, куда горбун направится. Опять ведь горбун.
Шагать за ним вот так, впритык, некрасиво получалось, поэтому я взял наискосок. А горбун вдруг остановился и двинулся резко влево, пересек Прадо – и в переулок. Я за ним. Зачем – непонятно, что мне эти горбуны? Плащи вот эти еще, плащи туда же, точно на одной распродаже куплены, песчаного цвета, длинные и мятые. Загадочные горбуны – то, что надо в этой застывшей скуке. Подумал, не рассказать ли маме? Она любит такие вещи. Нуар, муар, кугуар. Это как раз очень в латиноамериканском стиле – горбуны, медленно переходящие в швейные машинки, ну, и еще немного дождей из лягушек. Может, это пригодится для ее книги «Попутный пес». Так что, может, и расскажу.
Переулок обычный гаванский переулок, узкий, но прямой, наверное, раньше проходимый, а теперь наоборот – балкончики на домах поникли, и теперь на них поселились местные деревья, похожие на дистрофичные баобабы. Деревья постепенно проели корнями балконы и заполонили пространство, переулок стал как лес. Я продвинулся метров на двадцать в этот корневой коридор, после чего вернулся на Прадо. Горбун исчез. То есть не исчез, а пробрался дальше, а мне ничуть не хотелось в этих корнях возиться. Так матери и доложу.
На бульваре по-прежнему никого не было, как-то мне сделалось не по себе, я вернулся в отель, поднялся в номер и забрался в кровать, хотел полежать, но неожиданно уснул.
Проснулся около трех, голова болела, тошнило чуть, перегрелся вчера. От телефона проснулся. Звонила Анна, приглашала гулять. Я согласился. Плечи уже не болели.
Анна ждала меня возле гостиницы.
– Привет, – сказал я.
– Привет, – сказала она.
– Пойдем?
Отправились гулять в сторону порта. Без особых идей, так побродить. Отец был добр, денег дал много, велел мне почувствовать себя белым человеком, велел брать такси и не жадничать в ресторанах, я не стал спорить, когда вернусь, Великановой скажу – вот, был белым человеком. Великанова подарит мне пробковый шлем и шорты песчаного цвета. Скажу, что катался в перламутрово-розовом кабриолете с графиней по самой длинной набережной Вселенной. Великанова откусит от зависти язык. Она виду не подаст, но в глубине души откусит.
Мне показалось, что народу прибавилось. То ли морем, то ли воздухом в город прибыло еще туристов, и, похоже, их стало больше, чем местных, теперь местные окончательно сместились к стенам и порогам, а то и совсем не выходили на улицу, выглядывали из дверей, смотрели с балкончиков.
– А это правда? – спросил я. – История, что ты вчера рассказывала?
– Правда, – ответила Анна. – Но это давно.
Мы вышли на площадь перед собором. Это был уже два раза знакомый собор, точно, он. Или три раза… Тут музыка играла громче, люди стояли плотно, так что пересечь площадь удалось не сразу, первый раз нас отбросило назад, и тогда Анна повела вокруг, по краю.
– Это случилось в нашей семье, – сказала Анна. – Это правда.
Толпа на площади качнулась и стала выдавливаться в переулок, нас потащило вдоль стены, мне лично довольно больно отнаждачило спину. Анна же умудрилась выкрутиться, схватила меня за руку и втянула в дверь.
Я не знаю, как это правильно называется – двери с улицы вели в довольно большой предбанник, от которого расходились коридоры в квартиры, разбегались лестницы на второй этаж, а прямо темнела подворотня, ведущая к внутреннему дворику. По стенам тянулись трубы и кабели, в углу теснились подгоревшие рубильники, с потолка свисала лампочка на длинном проводе. В подворотне блестели прикованные друг к другу велосипеды. Пахло кошками.
Мы оказались в этом предбаннике, кроме нас тут торчал мужик лет пятидесяти с табуреткой, он сказал что-то, Анна ответила, мужик зевнул, уселся на табуретку и стал читать газету.
Анна была, как мне показалось, испугана, она то и дело выглядывала в толпу, затем на меня смотрела. А я ничего в этих местных праздниках не понимал.
– Откуда все они? – спросил я. – Эти?
– Разные, – ответила Анна. – В основном эскория.
– Кто? – не понял я.
– Те, кто уехал, – пояснила Анна. – Раньше уехали.
– Что они здесь делают?
Анна не ответила.
Через дверь было видно, как по переулку идут люди. Анна сосредоточенно изучала стену. Мужик снова что-то сказал и указал на идущих по улице. Плюнул под ноги.
Через несколько минут стало свободнее, людей убавилось.
– Пойдем на Малекон, – предложила Анна. – Лучше там… Больше места.
– Пойдем, – согласился я.
Мужик с газетой сказал нам вслед.
Мы с Анной вышли на улицу. К нам тут же прилип пацан лет тринадцати, стал предлагать прокатиться. Трехколесный велокаракат, без крыши, с продавленными сиденьями и облезлой краской.
