В то время я всегда выполняла папины просьбы. Каждый раз, приводя домой бездомного ребенка, папа отводил меня в сторону и говорил:
– Будь с ним доброй. Перед Господом все мы равны.
То же самое он сказал, когда у нас поселилась Мукта.
Ааи появление Мукты встревожило, а во мне девочка пробудила немалое любопытство. Мне ужасно хотелось расспросить ее о моих бабушке и дедушке, ведь родом-то она была из той же деревни, что и папа. Как-то среди дня я вошла на залитую солнцем кухню, где Мукта нарезала овощи. Я подошла к ней, обдумывая, как правильнее задать вопрос, и остановилась возле раковины, выжидая, когда Мукта поднимет голову и посмотрит на меня. Не дождавшись, я спросила:
– А в твоей родной деревне хорошо было? Ты не скучаешь?
Она действительно подняла голову и посмотрела на меня, но так, словно мои слова причиняли ей боль, а затем продолжила резать овощи. Лишь царапанье ножа о деревянную доску нарушало тишину между нами.
– Я просто хотела узнать про деревню, только и всего. Но если тебе не хочется рассказывать… – Не договорив, я пожала плечами. Предложение повисло в воздухе, как и моя обида. Я направилась к двери, но подумала, что папа наверняка захотел бы, чтобы я поступила иначе. Поэтому я повернулась и сказала: – Мы с Навином и другими мальчишками пойдем на площадку. Если захочешь, приходи с нами играть.
Она изумленно взглянула на меня. Я ожидала увидеть на ее лице улыбку, но зря, и решила, что Господь, отправляя Мукту в этот мир, не научил ее улыбаться.
Глава 9
Мукта
1988
В деревне неподалеку от нашего дома рос священный баньян. Под ним амма молилась – обходя вокруг, она обвязывала толстый ствол ниткой в надежде, что ее мечты сбудутся. Я смотрела, как нитка обвивается вокруг дерева. Сухие листья опадали, а позже ветер уносил их прочь. Я часто представляла, каково это – быть листком. Как ветер против твоей воли отрывает тебя от родного дерева и несет к чужому порогу, но куда – ты сам не знаешь. Вот и я сейчас в огромном городе, среди чужих людей, далеко от моего единственного дома. Вы, наверное, спросите, почему я не сбежала, почему я покорно летела туда, куда нес меня ветер. Но бежать мне было просто некуда. Говоря по правде, такая идея мне и в голову не приходила. Первые дни в Бомбее я прожила словно в тумане.
В день, когда сагиб привез меня к себе домой, на нас вдруг внезапно, словно порыв ветра, налетела девочка. Так я впервые увидела Тару, дочку сагиба. Они с отцом обнялись, а лицо ее светилось от радости. Отец поднял ее и поцеловал в лоб, и сердце мое сдавила зависть. Глаза у нее были добрыми, как у сагиба, и она улыбнулась мне, словно подружке. Тара была на пару лет младше меня и обожала отца – это каждому было ясно. Видя их вместе, я, сама того не желая, пыталась представить, каково это – когда у тебя есть папа, который тебя так любит.
Я вошла в их квартиру, успокаивая себя, что Сакубаи тут нет, поэтому ныть и ворчать никто не будет, но эти уговоры не смогли заполнить ужасающую пустоту у меня внутри.
– Как тебя зовут? – спросила мама Тары.
Перед глазами у меня вдруг появилось лицо аммы, а по щекам потекли слезы.
Кажется, мама Тары засыпала меня вопросами, я силилась ответить, но, к собственному изумлению, не слышала своего голоса. Впервые после смерти аммы я открыла рот, попыталась заговорить и поняла, что язык, как и сердце, обладает способностью иссушаться.
Вспоминая то время, я не могу с уверенностью сказать, что голос действительно меня покинул. Возможно, мне просто не хотелось разговаривать. Порой слова притупляют боль, разрушают печаль в наших сердцах. Да и заговори я – о чем мне было рассказывать? В тот день воспоминания будто подернулись дымкой. Помню, как, поселившись вместе с этой семьей, я осваивала кухонные премудрости, все вокруг спрашивали, почему я молчу, а я чувствовала себя потерянной: мне казалось, будто всего этого на самом деле не происходит. Иногда, глядя на себя в зеркало, я принималась ощупывать свое лицо – хотела убедиться, что это и правда я.
Мама Тары, худощавая и миловидная женщина с медовой кожей, носила паллу от сари как вуаль и прикрывала им лицо каждый раз, когда в квартире появлялся мужчина. Прилежная жена, она никогда не повышала на мужа голос. Хоть я и молчала, мне велели называть ее «мемсагиб». Выполненную мною работу она оценивала крайне придирчиво, и за малейшую оплошность мне приходилось расплачиваться. Плохо отстиранное пятно на одежде стоило мне еще двух часов стирки, а если на вымытой посуде обнаруживался налет, то потом в наказание я часами натирала кафель в ванной. Впрочем, работа меня не раздражала – она отгоняла тягостные образы прошлого, особенно воспоминания о той ночи. Каждое утро мама Тары просила меня проводить ее дочь в школу и донести ее рюкзак.
В городе жизнь была устроена совсем не так, как в моих родных местах. Чего стоят одни лампочки, зажигавшиеся по вечерам. А еще на потолке размахивали лопастями похожие на призраков вентиляторы. В доме имелась электрическая мясорубка, такая шумная, что когда мемсагиб решила научить меня ею пользоваться, я выскочила из кухни и спряталась за дверью. Испугалась я ужасно, а мемсагиб тогда смеялась до слез. Лишь когда она несколько раз повторила, что мясорубка ничего дурного мне не сделает, я вылезла из укрытия. В такие моменты в голове у меня звучал голос Сакубаи, бубнивший про коварных демонов, захвативших эту квартиру.
С самого начала я чувствовала, что от сагиба словно веет теплом. Таких людей, как он, я еще не встречала. Он был немногословен, но когда говорил, то слушали его все. А еще там была Тара – полная задора и удивительной силы, которая позволяла ей не бояться, кто бы ни встал у нее на пути. Однажды я наблюдала из окна, как на площадке Тара играет с мальчишками в шарики. Одного из мальчиков она обыграла, и он крикнул:
– Да она мухлюет!
Тара замахнулась было на него, но Навин схватил ее за руку, повернулся к мальчику и сказал:
– Ты здесь новенький и ее вообще не знаешь.
– Да у нее зубы торчат и волосы короткие! Мама говорит, хорошие девочки так не выглядят.
– Тогда не смотри на меня, – заявила Тара и отвесила ему оплеуху.
О, вот это была сцена! Вот это храбрость! В ту ночь я все размышляла, хватило бы у меня смелости поступить так же. Конечно же, у меня не было и капли ее мужества. В деревне, когда местные злословили про амму или меня, я и рта открыть не смела.
Порой мне нравилось, что Тара вновь и вновь делала попытку со мной заговорить, я даже ждала этого.
Время от времени она подходила ко мне сзади и легонько трогала за плечо, а когда я оборачивалась, Тара убегала и пряталась за дверью, выглядывая оттуда и улыбаясь. Знаю, ей хотелось разговорить меня, хотелось, чтобы я улыбнулась. Обычно люди вокруг либо просили меня сделать что-нибудь, либо говорили обо мне так, будто я невидимка, а этой девочке, в отличие от всех остальных, хотелось со мной подружиться.
