Многие девочки, оказавшись здесь, сопротивлялись и протестовали. Но не я. Я помнила, что такова была судьба женщин в моей семье, и силами с судьбой не мерилась, и поэтому мне удалось избежать жестокости, с которой сталкивались другие. Но должна признать, что меня не покидала мысль о побеге. Когда суматоха на улицах стихала, девушки в борделе отправлялись спать, а из-за дверей, где сидели охранники, раздавался храп, и мне казалось, что такие минуты – самое время для побега. Я вспоминала Тару и ее храбрость, это придавало мне сил, и я начинала придумывать, как отсюда выбраться. Ощущая какую-то непривычную смелость, я и правда думала, что у меня хватит духу сбежать. Я хватала вещи, завязывала их в узелок, а потом лежала на кровати, обдумывая безрассудный поступок, который готова была совершить.
Почему я не сбежала, не знаю. Возможно, в голове у меня вертелось чересчур много вопросов, ответов на которые я не находила. Куда мне идти? Чем я буду зарабатывать на жизнь? А вдруг они найдут меня и забьют до смерти? К тому моменту, когда у меня появлялись ответы на них, обитатели борделя уже начинали просыпаться. Я чувствовала себя мышью, по глупости вообразившей, что сможет одолеть кошку.
В другие дни я вспоминала слова аммы о том, что однажды на небе вновь проглянут звезды, поэтому надежду терять нельзя. Когда я смотрела на девочек помладше, особенно тех, кто в силу возраста не понимал, что их здесь ждет, сердце мое переполняла глубокая печаль. Долгое время мне казалось, что выхода нет и поделать ничего нельзя. Но потом случай с одной девочкой заставил меня изменить мнение.
Однажды днем, когда за окном палило полуденное солнце, я ворочалась, пытаясь вздремнуть, и тут вдалеке послышались приглушенные голоса. Мучаясь от зноя, я потянулась за полотенцем, чтобы вытереть выступивший на шее пот, как вдруг дверь распахнулась и в комнату влетела девочка лет двенадцати, не больше. Она бросилась на пол возле моей кровати.
– Спрячь меня! Спрячь! – Она переводила взгляд с двери на меня, надеясь отыскать спасение. Я села, и девочка, всхлипывая, бросилась мне на шею. – Не отдавай меня им! – шептала она.
Бедняжка не знала, что объятия – это все, что я могу ей дать, секундная отсрочка от ожидавшей ее участи. Совсем скоро ввалились охранники и отняли у меня малышку, а мой рукав еще долго оставался мокрым от ее слез. Какой же худенькой она казалась, когда ее волокли прочь из моей комнаты. Потом я всю ночь слышала ее крики, которые время от времени заглушал мужской смех. Больше я той девочки никогда не видела.
– Как по-твоему, что с ней сталось? – спросила я Сильвию на следующий день.
– Да откуда мне знать? Умерла небось. А тело выкинули. Такой крохе много надо, что ли.
Я знала, что равнодушие в ее голосе деланое, и сказала, что мне не нравится об этом думать. Я не желала признавать, что девочка, которую я сжимала в объятиях, мертва. Но Сильвия промолчала и лишь коротко улыбнулась мне, словно несмышленышу. Она, конечно, оказалась права. Та девочка была первой – потом их было множество, они появлялись и исчезали, и я, казалось, чуяла запах страха, мало-помалу разъедавшего решимость каждой из них.
Я знала, что больше так жить не смогу. Надо придумать, как сбежать, да только это непросто – придется набраться терпения и выжидать удобного случая. Но я непременно дождусь, убеждала я себя. В те дни я жила лишь воспоминаниями о времени, проведенном вместе с Тарой, и надеждой, что она живет более счастливой жизнью, чем я. Мне хотелось, чтобы и Тара обо мне думала так же, но вот простила ли она меня – этого я не знала. Хорошо бы встретить ее опять, хоть разок, – и я бы еще раз растолковала ей, что в гибели ее мамы моей вины нет. Тара поймет – я знала. Или, по крайней мере, надеялась на это. Может, однажды я все же наберусь мужества, сбегу и снова увижу Тару. Что бы с нами ни случилось, где бы мы с Тарой ни оказались, – мне по-прежнему хотелось думать, что Тара и я – мы живем в сердце друг у друга.
Глава 20
Тара
2005
Пейзаж за окном стремительно менялся – мумбайская суматоха, трущобы и небоскребы сменились зеленью, поезд приближался к Западным Гатам. На минуту мне почудилось, будто я даже вижу залитую светом деревню Ганипур – ту самую, где вырос папа.
Чтобы решиться на эту поездку, мне понадобилось несколько месяцев. Рассказ дяди Анупама заставил меня совершить путешествие в места, прежде знакомые лишь по папиным рассказам. Я попросила у дяди Анупама бабушкин адрес и отправилась в путь. В той же деревне жил приятель Разы, который вызвался меня сопровождать. Раза помог нам с Навином организовать поездку: купил билеты, попросил кого-то встретить меня на станции и нашел жилье в деревне на тот случай, если остановиться у бабушки не получится. Сердце мое грела надежда, что деревня окажется именно такой, как в папиных рассказах, однако я была уверена: Салим не отвез бы туда Мукту. Но вдруг мне удастся разузнать что-нибудь о жизни Мукты до того, как ее привезли в Бомбей?
Вокзалом в деревне служил покосившийся сарай, который с мумбайскими роднило лишь гордое название. Крыши у него не было, а платформа представляла собой утоптанный клочок земли. Пассажиры высыпали из вагона и разошлись в разные стороны. Я осталась в одиночестве, не зная, куда мне идти. Какой-то мужчина замахал мне рукой.
– Тара-мемсагиб! – крикнул он и двинулся ко мне. – Простите, что опоздал. Меня зовут Чандру, – представился он, после чего подхватил мой чемодан и направился к стоявшей возле станции телеге.
Чандру упорно говорил со мной на ломаном английском, хотя я попыталась было обратиться к нему на маратхи. Я и забыла, как в Индии обожают английский – на нем пытаются говорить даже те, кто почти его не знает. Я вспомнила слова папы: «Восхищение английским языком – это наследие, оставленное нам британцами». Если бы папа оказался сейчас рядом, то наверняка поддержал бы Чандру в его стремлении попрактиковать английский и продемонстрировать свои способности. Как же мне хотелось, чтобы папа сегодня был со мной.
Я глядела по сторонам, на Ганипур, папину деревню. Мы ехали по грунтовой дороге, обгоняя женщин, которые тащили тяжелые кувшины с водой. Воздух наполнялся звуками храмовых колокольцев, возле крытых соломой домов хозяйки стряпали еду, дети играли в классики под вечерним солнцем. Ярко блестела вода в деревенском пруду, где женщины стирали одежду. Завидев нашу телегу, они принимались перешептываться. Я смотрела на пасущихся на зеленых полях коров и вдыхала деревенский воздух. «Бывало, вдохнешь, а воздух – такой чистый, такой свежий», – вспомнила я папины слова. Полуголая ребятня радостно бежала за нашей повозкой, хоть Чандру и делал отчаянные попытки разогнать мелюзгу. Передо мной открывался мир, прежде существовавший лишь в моем воображении. Я словно вновь попала в детство, и в голове у меня зазвучали папины рассказы.
Бомбейской суеты здесь и в помине не было, и деревня оказалась именно такой, какой описывал ее папа, – спокойной и тихой. Чандру сказал, что люди из низшей касты живут подальше от площади, и указал на их лачуги с соломенными крышами по другую сторону узкой грязной дороги. Совсем крохотные, всего на одну комнату. Мой проводник сообщил, что живут там уборщики и мусорщики.
