— Нет, мистер Воробей, — решительно произнес Мати, хотя ему и было очень больно. — Я уйду один. Спасибо за все, что вы сделали для меня, но мне пора идти собственной дорогой.
— Ты уверен, Мати?
— Да, — тихо ответил Мати. — Я уверен.
Он не мог смотреть в глаза рыжему.
— Убийца! — рявкнула Арабелла, прекрасная персиянка.
— Коготь за коготь, так ведь говорят! — закричал Финк. — Убийца должен быть убит!
— Надо уходить, Мати, — пробормотал Воробей.
Мати кивнул, повернулся и вспрыгнул на подоконник. Кошки Крессиды бросились мимо Воробья и столпились под подоконником.
— Мати! — раздался крик Джесс.
Она только что узнала о собрании и пришла поздно, с другой стороны склада. И, стоя позади всех, она не все видела, но услышала достаточно.
— Убийца! Трус! — вопили кошки. — Смерть трусу!
Сгорая от стыда, Мати прополз через узкую щель между досками заколоченного окна. За его спиной все так же негодующе мяукали кошки.
— Трус!
— Убийца! Трус! Смерть трусу!
— Поймаем труса! Отомстим за первую малиновку!
— А вам не приходило в голову, что он мог сказать правду? — закричала Джесс.
Никто не обратил на нее внимания.
— Убийца! Трус! Смерть трусу!
— Бинжакс, пойди проследи, чтобы он не спрятался снова в катакомбах, — приказал Пангур.
Бинжакс ухмыльнулся и выскочил в дождливую ночь.
— Лицемеры! — кричала Джесс сквозь общий вой. — Вы каждый день убиваете птиц, даже не задумываясь об этом! Лицемеры!
Пробившись через кошачью толпу под окном, она вскочила на подоконник и выскользнула в щель.
Ее шкурка мгновенно промокла. Сквозь дождь почти ничего не было видно. Джесс лишь заметила, как исчез в темноте серебристый хвост Бинжакса. Прищурившись, она выискивала взглядом красновато-коричневую шкурку друга. Вдали она заметила какого-то человека в дождевике; черный зонт скрывал его лицо. Других людей на рынке не было.
Джесс внимательно оглядела мокрую площадь. Мати пропал из виду.
— Мати! Мати! — позвала она. — Подожди, я пойду с тобой!
Ее слова улетели в темноту, приглушенные неумолчным дождем.
Тепло в дупле дуба
Мати дрожал, хотя и не замечал холода. Ничего не видя из-за дождя, он неровным шагом пробежал по асфальту, попал в лужу, попятился, споткнулся, пошел дальше… На мгновение рыночную площадь осветила молния, и все стало белым: прилавки, деревянная церковь, огромные лужи дождевой воды… Высокие железные ворота парка по соседству возникли перед Мати, словно костлявые пальцы. Мати охватил страх. Он замялся. Разве он не обошел этот парк, когда впервые оказался на этой Территории, разве он не ощутил там угрозу?
«Я трус, — с горечью подумал Мати. — Даже пустого парка боюсь».
Вокруг снова было черным-черно.
Мати побежал к парку. Вспыхнула молния, грянул гром — близко, очень близко, — и Мати вздрогнул. Проскользнул под железной оградой, пробрался сквозь живую изгородь, собирая боками колючки и грязь. Оглянулся через плечо. Непохоже было, чтобы кто-то гнался за ним, но в такой ливень и не разберешь.
«Может, я и не заслужил ничего лучшего, — думал Мати, — может, я просто должен бежать, словно вор. Я потерял честь, и ни одна кошка больше не станет меня уважать. Даже Домино решил, что я виноват. Я подвел Воробья. И где же была Джесс? Наверное, на самом деле я ей никогда не нравился. Но Домино… Мне казалось, что мы друзья. Надо было лучше соображать… как мы могли стать друзьями, если Домино продолжал дружить с Бинжаксом, а тот невзлюбил меня с самой нашей первой встречи? Разве я не видел их вместе на рынке сегодня днем? Как я мог так сглупить?»
Мати мчался мимо скамеек и залитых водой цветников, почти не замечая ничего вокруг. Ветер усиливался, дождь лил беспрерывно, а он все бежал и бежал вперед. Наконец Мати добрался до искривленного дерева; его древние корни выгибались над землей, как разозленные змеи, ветки согнулись и стали узловатыми от старости. Любопытство заставило Мати подойти к этому дереву; и тут, всматриваясь сквозь дождь, он увидел дыру у основания ствола. Мати заполз в нее, чтобы спрятаться от дождя, и обнаружил, что внутри ствол дуба пустой.
— А я тебя ждала, Мати, — тихо произнес чей-то голос, почти не слышный на фоне воющего ветра.
Мати подпрыгнул от неожиданности.
— Кто-то что-то сказал? — пробормотал он, уставившись в темную пустоту внутри дуба.
— В тебе так много печали, так много сомнений…
Мати от изумления разинул рот. Этот дуб умел разговаривать! И знал его имя!
Снаружи опять вспыхнула молния, ее свет проник в дыру у основания дерева, — и Мати увидел тощую белую кошечку, сидевшую в центре пустого ствола. Пространство внутри дерева казалось гораздо больше, чем Мати мог бы вообразить, глядя снаружи. Третье веко затянуло ее глаза, будто легкая кисея, кожа просвечивала сквозь редкую шерсть. Кошка выглядела самой старой из всех, кого Мати доводилось видеть, и больше походила на призрак, чем на существо из плоти и крови.
Снова стало темно, ударил гром.
— Простите, я не знал, что тут кто-то есть… Пожалуйста, скажите, кто вы? И откуда вы знаете мое имя?
— Я многое о тебе знаю. Но об этом мы еще поговорим. А зовут меня Этелелдра.
Ее все такой же тихий голос как будто исходил из глубины самого дуба, хотя теперь Мати знал, что принадлежит он старой леди.
— Подойди ближе, Мати, здесь ты согреешься.
Мати не понимал, почему в глубине дуба должно быть теплее, но послушался. К его удивлению, он обнаружил, что в середине пещеры от земли поднимается тепло. Он с благодарностью уселся на согретую землю, ожидая, когда эта удивительная старая кошка снова заговорит. Внутри древнего дуба вой ветра, шум дождя и гром как будто отодвинулись куда-то. И на несколько мгновений воцарилась тишина.
— В жизнь кошек вмешалась огромная сила, сила другого мира, — сказала Этелелдра. — Ты ее ощущал.
Мати видел лишь ее силуэт. Он боялся эту кошку, с ее незрячими белыми глазами, но также чувствовал себя защищенным рядом с ней.
А она продолжила:
— Я хочу узнать тебя лучше, Мати. Ты можешь говорить откровенно.
— Спасибо, но я…
— Здесь тебе нечего бояться. Я чувствую груз сомнений, который ты несешь. Ты ведь не убивал ту птицу.
— Вы знаете! — Мати был изумлен.
— Я много знаю, но мне нужно и еще многое узнать.
— Вы — шалианка… — осторожно произнес Мати.
Он смутно припомнил, что ему рассказывали о таинственных кошках, обладающих даром особой мудрости и чувствительности. Но кто говорил об этом? Наверное, его мать.
