Но Воробей просто проворчал что-то протяжно и неразборчиво.
Мати подумал, что все это выглядит очень странно. Воробей по одну сторону двери, котята — по другую… И тем не менее он ждал, когда к нему обратятся, — он следовал примеру других и решил заговорить лишь в таком случае. Мати посмотрел на Домино, и тот утешающее моргнул:
— Что ж, ладно, детки, думаю, вам лучше войти, здесь у меня копченая селедка.
После такого приглашения Домино лапой открыл дверь пошире, и подростки следом за ним спустились по двум невысоким ступеням. Воробей, огромный рыжий кот с маленькими круглыми ушами, широкой мордой и отвисшим животом, вытянулся вдоль стены пещеры на подстилке из перьев и полотенец. Косые лучи света проникли через решетку над входом. Помещение оказалось удивительно большим и теплым, с красными кирпичными стенами и железным сводчатым потолком.
Воробей закопошился на подстилке, стараясь сесть прямо для разговора с гостями; от его движений в воздух взлетело облачко перьев, они покружились и опустились на пол. Огромной рыжей лапой Воробей подтолкнул к гостям горку селедок.
— Ешьте, ешьте, — ободряющим тоном предложил он.
Мати с трудом сдержал возбуждение. Из вежливости он подождал, пока кто-нибудь из остальных не откусит первый кусочек. Мгновения тянулись тягостно, Мати ни о чем другом просто не мог думать, но наконец Бинжакс принялся за селедку. Мати с жаром набросился на еду, едва заставляя себя прожевывать кусок, прежде чем проглотить.
Воробей добродушно замурлыкал и поудобнее устроился на своем ложе.
— Ах, детки! — заговорил он. — Какая честь, какая великая честь! У меня нынче редко бывают гости. Конечно, есть та милая леди из палатки с хлопковой тканью, что приносит мне ужин, и есть встречи в заброшенном складе, но…
Он умолк, рассматривая Мати. Мати заметил, что Воробей слегка косит левым глазом.
— Ты, мелкий… Как, ты сказал, тебя зовут?
— Мати, сэр. Меня зовут Мати.
— Хм… Подойди ближе, Мати, дай как следует тебя рассмотреть.
Мати с волнением подошел к огромному рыжему коту.
Воробей подался вперед и склонил голову набок:
— Мальчик мой, у тебя удивительная шкурка!
— Спасибо, — откликнулся Мати.
Заметив неприязненные взгляды серых, он решил не уточнять насчет агути.
— И метки на твоей мордашке… как у серых, но где полоски? Весьма необычно. — Воробей пристально всмотрелся в Мати. — Как ты сказал, откуда ты?
— Он приплыл вместе с мусором, который выуживают из реки, — прошипел себе под нос Бинжакс.
Риа тихонько мяукнула.
Воробей не обратил на них внимания, он ждал ответа Мати.
Мати слегка откашлялся.
— Ну, мистер Воробей, я не помню, как называется то место. Там очень жарко, жарче, чем здесь, и мне кажется, это должно быть где-то далеко, потому что солнце вставало и луна садилась много раз за то время, как я плыл по воде в огромном корабле, который потом встал здесь, у пристани. А потом я долго шел вверх по реке и дошел до парка…
Отчетливых воспоминаний у него сохранилось мало. Мати сосредоточился, и вдруг в памяти всплыли прощальные слова его матери:
— Мой милый, мой котеночек… Ты теперь должен уехать далеко от меня, от земли, которая тебя любила, и от аммы, давшей тебе жизнь. Может быть, однажды ты поймешь, почему мне пришлось так поступить и что значит для аммы потерять свое единственное дитя. Но не проси меня что-то объяснить. Ты должен уехать, дорогой мой сынок, и найти свою судьбу. И однажды мы встретимся снова, если не в этой жизни, то в следующей.
— Но, Амма, почему я должен уехать?
Ведь его мать была молодой кошкой, разве не так? Но ее мордочка на фоне темно-синего неба выглядела такой усталой…
И только ее глаза сияли, когда она вскинула голову, отказываясь отвечать.
— У нас больше нет времени.
Она грустно посмотрела на него, а потом повернулась к морю.
Теперь он вспомнил. Она повела его к порту, на стоявший там корабль, вместе с ним поднялась по трапу и затолкала его в грузовой люк.
Потом она вылизала голову Мати быстрыми уверенными движениями.
— Разве не вчера только я могла носить тебя за загривок? Ты так быстро вырос…
— Куда я еду, Амма?
— Далеко, дитя мое.
— А ты разве не поедешь со мной?
— Я не могу покинуть это место. Моя судьба связана с ним. Однажды ты поймешь. Посмотри на меня.
Мати сердился и боялся, ему хотелось отвернуться, но устоять перед голосом матери было невозможно. Он помнил, как ее янтарные глаза, обведенные черными кругами, вспыхнули светом.
— Когда корабль пристанет к земле, беги с него на берег. А до тех пор прячься, никто не должен тебя заметить.
— А что потом, Амма, что потом?
— Потом, сынок, ты останешься по-настоящему один и будешь следовать своим ощущениям, чтобы начать новую жизнь в совсем другом мире. И пусть у тебя будут три опоры…
— Амма, пожалуйста, не бросай меня!
— Я всегда буду рядом. Посмотри на заходящее солнце, и найдешь меня.
— Амма, подожди!
Но она уже умчалась вниз по трапу и исчезла в темноте. Корабль отошел от берега.
От этих воспоминаний хвост Мати бессильно упал, а в груди заболело. Подняв голову, он увидел Воробья и котят, выжидающе смотревших на него. Он совсем не хотел говорить о матери и потому промолчал.
— А теперь скажи мне, Мати, ты был уже чьим-нибудь владельцем? — к его облегчению, заговорил Воробей.
Мати понял, что Воробей упоминает о странном, но древнем обычае сожительства кошек с людьми, когда кошка жила рядом с образованным человеком, батраком, и владела им. Владелица дарила человеку покой и оберегала его, а тот в ответ кормил ее и давал жилище, и кошки иногда называли такие отношения «взаимным владением», потому что человек почему-то считал себя хозяином кошки. Мати помнил что-то о таких договорах, но сам ни с кем не был связан.
— Не думаю, чтобы я когда-то кем-то владел, сэр. Не то чтобы мне не нравились батраки, но не могу припомнить, чтобы я о ком-то заботился.
— А, хорошо, — кивнул Воробей. — И я тебе объясню почему. Сядь, юный Мати, и я… ну, как бы должен… наверное, ребята тебе объяснили, что мы — из породы кошачьих, но… как это… мы — одичавшие кошки. Ты понимаешь, что это значит?
Мати покачал головой. По правде говоря, ему трудно было уловить мысли Воробья, уж очень много поворотов было в его предложениях, прямо как в туннелях, что вели к его дому.
— Ну, я, наверное, не из самых языкастых кошачьих, чтобы суметь объяснить это тебе, но в основном это значит, что мы не имеем батраков. Не потому, что мы, так сказать, их не любим. Мы живем рядом с ними вполне мирно, на рынке и… ну, так сказать, по большей части. Нет, тут скорее дело в том, что нам нравится жить здесь по-своему, а владеть кем-то — это утомительная обуза.
