Мати повернулся к ней и мягко толкнул ее темно-рыжей лапой:
— Да он никогда и не уходил по-настоящему!
И трое подростков принялись бороться, вздымая песок и мурлыкая. А вскоре упали и заснули, слившись в единый ком красно-коричневого, пестрого и черно-белого меха.
В долгом сне мир Мати превратился в клубящийся туман. Потом он очутился в другом сне, где небо заполнял лунный свет. Он слышал одинокое кру-кру-кру козодоя и тихий плеск воды. Луна пульсировала белым, и молчаливая армия собиралась в потемневшей долине. Потом раздался шорох движения по песку — не легкие плавные шаги кошки, а нечто иное… кто-то двигался толчками, полз…
Вырвавшись за границы этого сна, Мати ускользнул во Фьяней, бесконечный лабиринт, что вился между снами. Белая луна растаяла, зов козодоя утих. Но Мати продолжал слышать журчание воды и пошел к ней не думая, не стремясь. Он быстро добрался до места, где встречались три хода, и в темно-синем свете выбрал последний, слева. Мир полусна стал темным, черным, но Мати шел без остановки, доверившись чутью. Постепенно журчание воды становилось громче. Вдали появился слабый свет, теплый ветер заиграл вокруг Мати. Земля окрасилась в золотисто-зеленый, и, посмотрев вниз, Мати увидел под своими лапами траву. В воздухе запахло лесом, сосной и кедром, свежий влажный воздух напоминал о первом дыхании рассвета на лугу. Весело щебетали птицы, на горизонте возникла радуга. Солнце светило ярко, но не жгло, а мягко грело, и Мати охватило огромное чувство покоя. Он выбрал для себя местечко рядом с цветущими васильками, сел и умылся.
Потом его вдруг охватило волнение, он опустил влажную лапу. Он был не один. Мати моргнул. Вдали, пробираясь через высокую траву, шел какой-то кот. Мати вытаращил глаза, наблюдая за ним. В солнечном свете блестел угольно-черный мех, сверкали зеленые глаза.
Мати вскочил:
— Мистер Пангур?
Он сделал шаг навстречу, недоверчиво приоткрыв рот.
Хвост кота весело взлетел в воздух.
— Я ведь говорил уже тебе, не надо «мистера»!
— Это вы!
Подросток прыгнул навстречу. Он попытался потереться мордочкой о густой черный мех, но ничего не ощутил. «Никаких прикосновений в мире полусна…»
Мати попятился.
— Так ты сюда добрался все-таки.
— Но где?..
— Это Ра’ха, — мурлыкнул кот.
Мати изумленно уставился на него, вспоминая слова Те Бубас: «Дороги полусна бесконечны. Во Фьянее есть луга, поросшие густой травой, где светит солнце и лето не кончается. Никто там не стареет и не умирает. Это край воспоминаний, и в нем твой погибший друг будет жить вечно».
— Пангур, мне так жаль… — забормотал Мати. — Я ничего не сделал, я запаниковал, я…
— Не болтай ерунды, малыш. Ты ведь видишь меня сейчас. Ты знаешь, что в этой сфере нечего бояться. А я тогда боялся за тебя, потому что твоя ноша велика. Если мне удалось хоть немного ее облегчить, то давай назовем это привилегией. Поначалу я весьма глупо сомневался в тебе. Наверное, слишком быстро поддался нелепым сомнениям других; возможно, то, что ты мне рассказал, было слишком трудно расслышать… и если так, то я упрекаю себя в трусости.
— Да как вы можете говорить такое? Вы самый храбрый кот, каких я только встречал!
Пока Мати говорил это, из травы появился другой кот, тоже с угольно-черной шерстью и яркими зелеными глазами.
Пангур оглянулся:
— Мой брат, Ханратти. Мы здесь и нашу амму видели!
— Вашу амму?
Сердце Мати подпрыгнуло от надежды. Ведь если Пангур и Ханратти нашли свою мать, то, может быть, и Мати в этом волшебном месте встретится со своей?
— Она здесь, — сказал Пангур, понимающе глядя на него. — Твоя амма. Она здесь, если тебе этого хочется.
— Что ты имеешь в виду?
— За третьими воротами лежит область воспоминаний, — заговорил Ханратти. — Область твоей памяти. И если ты ее помнишь, она придет к тебе.
— Но я помню!
Глаза Мати расширились. Он с тоской представил прекрасную мордочку матери, ее обведенные черным глаза и мелодичный голос. Вытянув шею, он заглянул за спины котов, туда, где травянистый луг убегал к лесу древних деревьев.
— Так иди к ней, Мати!
Подросток посмотрел на Пангура:
— Я скучал по вам, сэр…
— Я всегда здесь, пока твое сердце желает этого. — Пангур подмигнул Мати и опустил голову. — А теперь иди.
Мати кивнул, уже шагая к лесу. Он дрожал от волнения. Он так хотел увидеть мать, что ему больно было думать об этом. Он приостановился, не зная, что будет делать, если не найдет ее.
Трава перед ним колыхалась на ветру, склоняясь и распрямляясь в пятнах тени, что бросали деревья.
— Мати?
Она возникла за его спиной, очерченная солнечным светом.
— Мое дитя… — промурлыкала она. — Мой милый котенок…
— Амма… — Мати опустил голову, ему трудно было говорить. — Амма… Я так скучал по тебе! Где ты была?
— Меня и не было. — Она моргнула. Ее голос звучал тихо. — Я лишь наблюдала. За тем, как ты ушел от шлюза Крессида. Как спас котят Притин.
— Ты знаешь!
— Я видела все это. Фьяней знает все, а я теперь его часть. Я часть памяти.
Мати сделал шаг к ней. Он бы все отдал за то, чтобы прикоснуться к матери, уткнуться носом в ее шею, ощутить ее мех…
— Амма, я поверить не могу… ты живая!
— Живая в Ра’ха, до тех пор, пока ты меня помнишь. Никогда не забывай меня, дитя.
— Никогда, — откликнулся Мати. — Тем более теперь, когда я тебя нашел… Это был такой длинный путь…
— Но ты был не один.
Мати почувствовал тепло при мысли о Джесс и Домино и обо всех, кто помогал ему на этой дороге.
— Да, я не был один. Хотя часто чувствовал себя одиноким. — Он поднял голову и заглянул в золотистые глаза матери. — Почему это так, Амма?
— Каждая кошка идет своей собственной дорогой. Это бремя нашего рода — наша независимость. А твоя ноша тем тяжелее, что ты один несешь наследие Тигровых.
Мати кивнул. Ее слова напомнили ему о духе по имени Обельгаст.
— Мы — кошки, — сказал он вслух. — Нас составляют инстинкты, здравый смысл и дух. Мы все произошли от Те Бубас, родились для свободных странствий. Посади нас на привязь или в клетку, все равно не завладеешь нами, потому что в своем сердце мы остаемся дикими.
Мать изумленно смотрела на него:
— Кто говорил тебе это?
— Один дух, Амма. Дух по имени…
— Это не важно, — перебила его она. — Безопаснее не произносить его имя.
