Костик, получив от гостей подарки и побыв за столом, отсаживался в свой угол, открывал книжку. А когда подрос, девочки научили его танцевать. И в предыдущий раз, когда ему исполнилось пятнадцать, он уже танцевал с ними как настоящий кавалер.
– Парень-то какой у тебя вымахал! – сказала Ленка Каравай, заехавшая накануне дня рождения. – Настоящий взрослый мужик! И знаешь, жутко похож на Димку Голубева. Ты ему хоть рассказала, как надо предохраняться? Сейчас знаешь как опасно!
– Ну что ты, Ленка! – смущалась Анечка. – Как я ему расскажу? Ты еще посоветуй, чтоб я ему покупала.
– А что? Моя двоюродная сестрица своему балбесу купила и сама в карман пиджака вложила. Так и сказала: «Эта вещь должна быть всегда с тобой. Мне спокойнее будет и за тебя, и за твою девочку». Так он младше твоего на полгода и совсем дитя рядом с твоим.
В этот раз Костику исполнялось шестнадцать лет.
И он в самом деле становился поразительно похож на Диму Голубева. На того самого, в которого тайно была влюблена школьница Анечка. Да и на кого же еще было походил Костику?
Часть вторая. Повороты судьбы
Зовите меня просто сэром
Наверху, там, где водитель троллейбуса уже сновал по металлической площадке с лопатой в руках, по кругу катались тяжелые катки. Они дробили, мяли и перемешивали глину в огромном стальном чане. Эта глина еще несколько раз мялась и перемешивалась то с песком, то с опилками, проходя через разные механизмы. Наконец, дойдя до нужной кондиции, состав продавливался через прямоугольную трубу шнек-пресса на ленту транспортера.
И вот наконец глина вылезла из четырехугольной трубы и поползла к ним ровным, граненым, масляно поблескивающим червем, а они стояли на изготовку.
Над транспортером рубил воздух, поднимаясь и резко опускаясь, проволочный нож полуавтомата – так назвал его начальник смены. И когда глина подползла к нему, он рубанул ее, и сразу отвалился кирпич. Сырой, серо-зеленый, но все-таки кирпич. Резак рубанул еще раз, и получился второй кирпич.
Эти два кирпича подхватил Студент и поставил их на железный поднос. Два следующих кирпича подхватил повар и поставил на свой поднос. Два других снова взял Студент и поставил их рядом с первой парой. Поднос был заполнен, его взял в свои руки парикмахер и сунул в вагонетку. А Студенту подставил поднос пустой, выхватив его с той же вагонетки. Николай взял такой же полный поднос со своей стороны и, подражая парикмахеру, попытался просунуть на свободное место в вагонетку.
Четыре сырых кирпича были какой-никакой тяжестью. Взятые неловко, они тут же нарушили неустойчивое равновесие подноса, висящего на локтевом сгибе, и полетели на пол, мгновенно потеряв четкую геометрическую форму.
– Стоп! – крикнул парикмахер и красной кнопкой выключил все движущиеся механизмы.
– Смотри, показываю, – сказал он смущенному Николаю. – Да ты не страдай, эта хреновина у всех с первого раза падает.
Правой рукой он взял поднос за край, подставил левую и изящно, словно официант на банкете, повернул тело так, чтобы быть лицом к вагонетке. В тот же миг он задвинул поднос в вагонетку. Оставалось лишь выхватить пустой соседний и, развернув тело, поставить его рядом с лентой конвейера.
– Усек?
– Вроде бы да, – все еще страдая от смущения, согласился Николай.
– Тогда поехали.
Он перешел на свою сторону и снова включил механизмы.
Со вторым подносом у Николая получилось ловчее. А к двадцатому его движения сделались автоматическими.
Эта однообразная работа – поднос за край, на подставленную руку, поворот к вагонетке, задвинуть на полку, выхватить пустой поднос, поворот назад, поставить рядом с лентой, полминуты отдыха, пока повар заполняет его двумя парами сырых кирпичей, – не требовала ни ума, ни знаний, ни особой квалификации. Лишь терпение. Хотя в первые дни смену он дорабатывал с трудом, стараясь не подавать виду, чтобы не показаться перед мужиками слабаком. И вечером хотелось одного – завалиться на койку и расслабленно смотреть сквозь прищуренные глаза в потолок, отключившись от гвалта, который доносился из-за стены.
Когда вагонетка заполнялась, наступал пятиминутный отдых. Повар выключал механизмы, и вчетвером они катили вагонетку по узким рельсам к металлическим воротам, которые перекрывали вход в сушильный тоннель. Оттуда сильно дуло гретым воздухом. С другой стороны тоннеля громоздились точно такие же пустые вагонетки. Они прикатывали новую, и снова нож полуавтомата рубил бесконечную граненую ленту глины на одинаковые кирпичи.
Таких узлов, на котором он работал в первую неделю, было четыре. Четыре потока вагонеток соединялись перед воротами сушильного тоннеля и с черепашьей скоростью ползли по полукилометровому чреву, обдуваемому горячим воздухом.
В следующую неделю их комната вышла во вторую смену и каждые семь рабочих часов укладывала высохшие, принявшие привычный вид и цвет кирпичи в печь для обжига.
За полтора года он поработал всюду: и на карьере, и на отвале мусора. Руки его огрубели, пальцы потеряли чуткость, и теперь он вряд ли смог бы проделывать с помощью пинцета те ювелирные работы перед электронным микроскопом, которыми удивлял многих.
В конце первой недели Николая срочно вызвали к тому самому лысоватому майору, фамилия которого была Нечитайло.
Особых грехов он за собой не чувствовал, но, идя в кабинет заместителя начальника по работе с личным составом, готовился ко всему. У него даже мелькнула на мгновение мысль, что суд так-таки пересмотрел свое решение и ему прямо здесь немедленно объявят об освобождении.
Но оказалось, что ничего чрезвычайного не было.
– Ну как иностранный язык, не забываете? – поинтересовался майор, подняв голову от бумаг.
– Думаю, что нет, – ответил осторожно Николай.
– Учебники, словари с собой привезли?
– У меня пока не было возможности побывать дома…
– Завтра вас отпустят. Но чтобы спиртного в городе – ни-ни!
– Я же говорил, что не пью совсем.
– И вернуться в воскресенье к двадцати трем ноль-ноль, к вечерней поверке. Сами рассчитайте расписание электричек, автобуса.
В углу кабинета на краю кожаного дивана сидел подросток лет шестнадцати с длинными волосами и делал вид, что внимательно читает книжку. А может, и в самом деле читал. Книга была довольно потрепанной.
– Это мой оболтус, – сказал вдруг майор. – А ну-ка поговорите с ним по-английски.
– Как ваше имя? – спросил Николай подростка.
И тот сразу ответил:
– Меня зовут Федя.
– Ну, это даже я понимаю, – с неудовольствием заметил майор. – Вы что-нибудь посложней.
