Маленькие лапки зверька оставляли рдяные отпечатки на светлом линолеуме, и он горестно скулил — и сомнений, что Аграфена покинула своего помощника, не осталось.
На ватных ногах я приблизилась и увидела, откуда столько крови. Рукава плотной кофты старой ведьмы неопрятно подвернуты, на оголенных до локтя руках алели порезы — явно знаки, но для меня незнакомые.
И разумеется, Аграфена не сама их себе нанесла…
Мороз обсыпал спину. Зря я не дождалась Германа.
— Полоска, иди ко мне, — присев на корточки, ласково позвала я мечущегося эквиума.
Прекрасно помнила, что он скоро или одичает, или уйдет вслед за хозяйкой, но оставить его у трупа я не могла. Заберу и сразу сбегу.
— Полоска…
Енот остановился. Оглянулся — и зарычал. Оскаленная мордочка была приподнята, эквиум смотрел поверх моей головы. И волосы на ней вмиг встали дыбом — позади меня кто-то находился.
В этот момент, едва живая от страха, я прокляла все сразу: и Стеллу с ее приказом, и свою жалость, и правила. Но кто же знал, что убийца все еще здесь?!
В голове проносились варианты развития событий, а тело на инстинктах действовало: с корточек я упала на бок, перевернулась и поползла под стол.
— Ника?..
Я замерла, успев наполовину занырнуть под столешницу, накрытую льняной скатертью.
— Герман? — произнесла хрипло, не веря своему счастью.
— Ты почему не дождалась меня? — предсказуемо возмутился мой охотник.
Не передать степень облегчения, с каким я бросилась ему на шею! Я ведь приготовилась драться с убийцей Енотовой…
— Она мертва? Проверяла? — сдержанно спросил Герман, выискивая в телефоне чей-то номер.
— Да, к несчастью, мертва.
Как ни хотелось стоять, прижавшись к крепкой мужской груди, а долг по отношению к сестре по общине я выполнить обязана.
И, отлепившись от Волкова, я присела и тихонько позвала эквиума:
— Полоска, иди ко мне. Иди, моя хорошая.
Енот продолжал рычать, недобро поглядывая на охотника — он не нравился ему после того, как однажды поймал на нашей кухне. Полоска тогда, открыв шкаф, деловито вытаскивала шоколад и пачки печенья и складывала в аккуратную кучку. Герман накричал на чужого эквиума — и на следующий день нашел свой телефон в ведре с дождевой водой, которой я поливала комнатные цветы. И началось: енот полоскал в ванной чистые отглаженные вещи охотника, прятал в саду обувь и ножи, крал ключи от дома и машины…
После череды диверсий я не выдержала и попросила Аграфену приструнить помощника. Старушка посмеялась, извинилась и выполнила просьбу. Но эквиум, видать, ничего не забыл, раз рычал на Волкова.
— Ника, тебе енот сильно нужен? — держа телефон возле уха, спросил Герман.
— Ну разумеется! Я же первая его нашла!..
Мужчина поднял палец, призывая к молчанию. На его вызов ответили быстро.
— У нас труп. Да. Дом Аграфены Енотовой. Жду.
Несколько коротких холодных фраз, казалось бы, полных равнодушия. Но я-то знаю, что Герман так же переживает, как и я.
Все еще с телефоном в правой руке, он сделал резкий выпад вперед — и в левой отчаянно заверещала Полоска.
— Держи свою зверушку.
Я быстро огляделась — на столе стояли чашки, чайник, конфетница. Плюнув на возможное недовольство ищеек, со звоном бьющейся посуды сдернула со стола скатерть и завернула в нее крикливую добычу. Осторожно прижала к груди — пусть эквиум слушает биение моего сердца, может, хоть немного успокоится.
— Спасибо, Гер!
Сомневаюсь, что сама легко поймала бы енота.
— А теперь марш на улицу! — рыкнул Герман, выходя из образа невозмутимого следователя, видящего каждый день трупы.
Подчинившись, я рванула прочь. На пороге кухни замерла и обернулась — хмурый охотник обводил взглядом помещение. Место преступления, забрызганное кровью.
Кровь…
Я посмотрела на свои коленки — красные. Одежда тоже отмечена печатью смерти.
Меня затрясло. Запах крови внезапно показался настолько невыносимым, что я поспешила из дома.
Мой маленький пленник смолк и не шевелился. Надеюсь, продержится еще несколько часов, ведь он так нам нужен.
Тускло-оранжевые отблески почти скрывшегося за горизонтом солнца усиливали тревогу. Я вздрагивала от каждого подозрительного шороха, вертя головой во все стороны. Время от времени Полоска тихонько скулила, и это еще больше нагнетало обстановку.
Я не думала, что убийца Аграфены где-то поблизости. Когда я пришла, то не чувствовала всплеска силы. Она умерла еще утром или же час-полтора назад, но тогда кто-то впитал ее силу. Учитывая, что из Енотовых в городке была только она одна, я склонялась к первому варианту.
— Ты как?
Из густой тени, которую отбрасывала крыша над крыльцом, вышел Герман. Его ладонь легла мне на плечо, успокаивая, даря ощущение защиты.
— Учитывая, что я давно не видела трупы и успела забыть, каково это, когда умирают знакомые, то сносно.
— Прости, Ника, но домой нам пока нельзя. Придется пережить допрос.
Я и сама понимала, поэтому прижалась к охотнику и тихо спросила:
— Это сделал одержимый?
Другие варианты разум искать отказывался. Только одержимый способен «расписать» странными кровавыми знаками руки безобидной старухи, которая много лет занималась тем, что мастерила тряпичные куклы-обереги для детей.
— Не знаю, Ника. Иногда ведьмы бывают не менее жестоки к своим сестрам, чем одержимые и демоны.
Он намекал на случай четырехгодичной давности, когда его мать пыталась передать знания и силу моего рода другой ведьме — Жанне. Жаль, что, помня безжалостность Стеллы, он полностью на мою сторону все же не встал.
— Чего можно добиваться от дряхлой ведьмы, которая одной ногой и так в могиле? Нет, я думаю на одержимого.
Ладони Германа стиснули мою талию.
— Если так, то одинокие старые ведьмы в опасности.
— И я тоже? — не удержалась от страшного вопроса. — Не старая, но самая слабая?
— У тебя есть я, — отрезал он. — Давай не будем строить догадки? Это обязанность ищеек.
Оставалось только ждать. И вскоре ко двору покойной Аграфены Енотовой подъехали две черные машины. Одни ищейки в форме полиции деловито обследовали дом и прилегающие окрестности, другие по отдельности допросили нас с Германом.
Смутно помню разговор. Нервное напряжение и мельтешение лиц изматывало, и к появлению Стеллы с Розой я мечтала забиться в уголок и уснуть. Слабость после ритуала не спешила захватывать в душные объятия, а вот истерика подобралась близко-близко.
