Гиммлер полностью со мной согласился и заявил, что назначил обергруппенфюрера СС Прютцмана начальником и организатором движения «Вервольф» с задачей расширить границы немецкого сопротивления. Однако в этой его деятельности мне надлежало оказывать ему всяческую организационную поддержку.
Как всегда на своих совещаниях, Гиммлер и на этот раз поинтересовался состоянием дел по разработке и развитию особого оружия в авиации и на флоте. Когда я сообщил, что закончена предварительная проработка вопроса, касающегося запуска «Фау-1» с подводных лодок, то Гиммлер буквально вскочил со своего стула, подошел к большому глобусу, стоявшему на его письменном столе, и спросил меня:
— Значит, мы можем обстреливать самолетами-снарядами «Фау-1» Нью-Йорк?
Я ответил, что если техническим специалистам удастся создать быстро монтируемую направляющую стартовой установки на большой транспортной подводной лодке, то теоретически это возможно. Гиммлер, который был человеком, отличавшимся скоропалительностью принимаемых решений, носивших порой взрывной характер, прервал меня и заявил:
— Тогда я немедленно свяжусь с фюрером и адмиралом Дёницем. Нью-Йорк необходимо подвергнуть обстрелу крылатыми ракетами «Фау-1» как можно скорее. Вам же, Скорцени, поручается взяться за это дело, не жалея ни сил, ни времени, и довести его до конца в кратчайшие сроки.
Хотя я и знал, что Гиммлер мгновенно принимает решения, но к столь быстрой его реакции не был готов. К тому же по различным причинам я считал решение рейсфюрера не совсем верным. Реакция же остальных присутствовавших показалась мне довольно любопытной. Они, являясь старше меня по званию, согласно военным канонам должны были высказаться первыми.
Прютцман явно не выказал к этому никакого интереса, что было вполне понятно. Ведь перед ним только что поставили довольно трудную задачу по развитию движения «Вервольф», и его мысли, естественно, крутились вокруг нового для него дела.
Доктор Кальтенбруннер хорошо владел собой, и по нему трудно было понять, одобряет он это решение или нет. С типичным для него нервным подергиванием он просто посмотрел на своего подчиненного Шелленберга, всем видом показывая, что тому пришла пора выразить свое мнение как начальнику германской разведки. Ведь речь шла о решении, имевшем большое политическое значение.
Шелленберг же явно старался подыграть рейхсфюреру. И делал он это и тогда, когда тот говорил или просто смотрел на Шелленберга, и тогда, когда Гиммлер поворачивался к нему спиной. Ему не требовалось даже произносить полагавшееся в таких случаях «Так точно, рейхсфюрер!». Все и так было написано на его лице. У него наверняка имелось понимание сути вопроса, но высказывать личное мнение до окончательного прояснения отношения к проблеме своего начальника он опасался. Поэтому этот хитрец приложил все свои «дипломатические способности», чтобы избежать щекотливого положения, в котором оказался.
Наконец очередь дошла и до меня. Того немногого времени, которым я располагал, хватило, чтобы сформулировать мои мысли, и, когда ходивший взад и вперед по кабинету Гиммлер посмотрел в мою сторону, я попросил слова:
— Рейхсфюрер, разрешите высказать несколько соображений по данному вопросу.
После этого я обратил внимание присутствовавших на то, что точность попадания в цель «Фау-1» к тому времени была еще очень низкой. Ведь головку наведения на самолет-снаряд требовалось устанавливать непосредственно перед запуском, а во время полета управлять крылатой ракетой никакой возможности не было. Приборы донаводки на цель еще только разрабатывались, и пока точность попадания ограничивалась радиусом восемь километров. Отклонение от цели еще больше увеличивалось при практиковавшемся тогда запуске этих крылатых ракет с воздуха с самолетов Не-111. Об этом ясно свидетельствовали результаты бомбардировок Англии с голландских воздушных баз.
При запуске с подводных лодок это отклонение стало бы еще большим — сказалась бы недостаточная точность определения места нахождения лодки в море в ночное время или в тумане, а также бортовая качка, неизбежно возникающая даже при небольшом волнении. Эти факторы при незначительном наборе скорости во время самого запуска «Фау-1» с длинной направляющей пусковой установки стали бы решающими. В результате даже с учетом большой растянутости Нью-Йорка по площади нет никакой гарантии в том, что самолет-снаряд вообще попадет в цель.
— К этому следует добавить еще кое-что, — продолжил я. — У немецкого люфтваффе нет возможности обеспечить безопасность воздушного района над местом запуска «Фау-1».
Ведь, по имеющимся разведданным, охранение Восточного побережья Америки и дальних подступов к нему в Атлантике американскими самолетами и радарами осуществляется безукоризненно, не оставляя даже небольшой щели.
Произнося эти слова, я наблюдал за реакцией присутствовавших. Гиммлер продолжал мерить шаги по кабинету и, казалось, не обращал внимания на сказанное. Он периодически останавливался у глобуса на письменном столе, а приближаясь к нашему столу, бросал на нас короткие взгляды через свое пенсне. Манера поведения рейхсфюрера не была мне знакома настолько, чтобы по мимике лица определить ход его мыслей.
Доктор Кальтенбруннер несколько раз мне подмигнул — скорее всего, он хотел меня подбодрить и побудить к дальнейшим высказываниям. А вот Шелленберг укоризненно качал головой, что меня совсем не удивило. Прютцман же вообще с головой ушел в содержимое своего портфеля.
Внезапно Гиммлер остановился и заявил:
— В применении «Фау-1» я вижу новые и очень серьезные возможности в достижении перелома в этой войне. Америка должна на себе почувствовать ее последствия. Эта страна купается в безопасности, и Рузвельт решил, что войну можно вести при помощи золота и возможностей американской промышленности. Американцы считают, что их страна находится далеко от всех опасностей, сопряженных с боевыми действиями. Поэтому шок от результатов обстрела их территории будет огромным. Народ не захочет, чтобы война перекинулась на Американский континент. Я оцениваю волю к сопротивлению у американцев как очень низкую, и эти новые неожиданные для них удары сломают ее окончательно.
Примерно так Гиммлер попытался объяснить мотивы своего внезапного решения. Тогда мне так и не удалось строго следить за ходом его мыслей. В то время у меня не было никаких возражений относительно ведения воздушной войны против американских городов — сказывалось отношение ко все усиливавшейся бомбардировке немецких населенных пунктов, превращавшей их в груды развалин. Однако я считал, что Гиммлер явно переоценивал воздействие на американский народ воздушных ударов с помощью «Фау-1».
Поэтому я выжидал благоприятный момент, чтобы снова сказать свое слово. И эту возможность Гиммлер мне предоставил.
— Рейхсфюрер! Я считаю весьма вероятным, что обстрелами американской территории мы добьемся обратного эффекта. Правительство Соединенных Штатов уже давно проводит пропаганду о том, что Германия угрожает США. После применения «Фау-1» по Нью-Йорку у американского населения на самом деле может возникнуть ощущение угрозы, а поскольку у большей его части в жилах течет англосаксонская кровь, то следует помнить об уроках, преподанных нам англичанами. Именно англичане показали, что во времена непосредственной угрозы их моральный дух и способность к сопротивлению многократно возрастают.
