Ожидание первых донесений всегда немного выматывает, ведь от них зависит дальнейшее развитие событий. Не в силах усидеть на месте, я отправился в штаб корпуса, чтобы получить информацию из первоисточника.
Примерно в семь часов поступили первые донесения. Нельзя сказать, что они слишком радовали, но все могло быстро перемениться. Судя по всему, огневой налет нашей артиллерии не нанес существенного урона неприятельским позициям возле поселка Лосхаймер-Грабен. Противник продолжал сопротивляться с исключительным упорством, и наши атакующие части продвигались вперед с большим трудом.
Вплоть до обеда поступали доклады об ожесточенных боях, но занять большие участки местности не удавалось. Во всяком случае, говорить о прорыве вражеской обороны по всему фронту не приходилось.
Мне неизвестно, почему командование тогда не ввело в бой танковые части. Они продвинулись вперед на несколько километров и стояли на исходных позициях нашей пехоты. Мои же боевые группы по-прежнему находились позади них.
Я послал офицера оперативного управления к моим боевым группам, чтобы он выяснил обстановку и доложил обо всем по радио. Вскоре от групп «X» и «Y» поступило сообщение о том, что он у них побывал. Внезапно появился взволнованный офицер связи и заявил, что получено донесение о гибели подполковника Хардика, командовавшего группой «Z».
Для бригады это явилось настоящим ударом! Не стало моего заместителя, стоявшего у истоков ее создания и знавшего особенности каждого подразделения! Этот бравый и образцовый солдат до конца выполнил свой долг. 150-я танковая бригада заплатила богу войны свою первую дань, и мы потеряли отличного боевого товарища и выдающегося офицера.
Позже выяснилось, что во время проведения рекогносцировки его машина подорвалась на мине. Хорошо еще, что в этой боевой группе как раз находился высланный мною офицер оперативного управления. Теперь ему предстояло взять командование на себя. Для меня это означало потерю своего лучшего штабного офицера, однако я понимал, что данное назначение будет им воспринято с радостью и лучшую кандидатуру на этот пост мне не найти. Вскоре от него поступил доклад:
— Командование группой «Z» принял.
В течение всего 16 декабря 6-й танковой армии так и не удалось достичь заметного успеха. Уже к обеду стало ясно, что для решающего прорыва необходимо вводить в бой танковые части. Чтобы прояснить обстановку, я поехал в Лосхайм. На дорогах царили невообразимые пробки, и офицеры вынуждены были идти в пешем порядке рядом со своими машинами, чтобы хоть как-то обеспечить движение. По пути мне тоже пришлось преодолеть с десяток километров пешком. В поселке отчетливо слышался шум сражения. В близлежащем лесу все еще вели бой парашютисты. Однако дальше к югу положение выглядело более благоприятно — там нашим войскам удалось продвинуться вперед достаточно далеко.
В Лосхайме мне повстречалась часть моей спецроты. Это были те люди, которых я оставил в своем непосредственном распоряжении. Теперь предстояло принять крайне важное решение — становилось ясно, что задача первого дня наступления выполнена не будет. Было бы логично отменить операцию «Гриф», но это мне претило, ведь мы готовили ее с таким трудом. Я никогда не принадлежал к тем людям, кто легко отказывается от задуманного! Впрочем, у меня оставалась еще надежда — если ночью в бой вступят танковые части, то успех мог быть достигнут. Поэтому я решил подождать еще двадцать четыре часа. За это время наши части могли преодолеть высокогорье и выйти к Маасу. Тогда захват мостов моими боевыми группами мог решить исход сражения.
Медленное развитие наступления привело к тому, что среди солдат спецроты стали наблюдаться неоднозначные настроения. Незначительная их часть, похоже, сделала для себя определенные выводы и была уже не готова работать с полной отдачей. Другая же, большая часть продолжала смотреть в будущее с оптимизмом, привлекаемая необычностью задачи. В целом люди горели решимостью провести операцию.
Из таких людей я отобрал тех, кто показался мне наиболее подходящим для распространения слухов и выполнения других специфических задач. В основном это были бывшие матросы, которые хорошо владели английским языком и имели соответствующий вид. Из них я составил три группы и приказал им отыскать дальше к югу возможность просочиться через оборону противника, выйти ему в тыл и выполнить там свою задачу исходя из особенностей обстановки. Кроме того, им надлежало провести разведку тех трех маршрутов, по которым предстояло продвигаться боевым группам в рамках нашей операции.
Вернувшись в Шмидтхайм, я доложил в штабы корпуса и армии о целесообразности переноса операции на двадцать четыре часа, а затем отправил в свои боевые группы радиограммы соответствующего содержания. Между тем в Шмидтхайм прибыли первые сто военнопленных. Это были крепкие в физическом отношении американские парни, попавшие в плен во время первой же атаки. Причем многие из них даже не вышли из своих блиндажей и теперь сидели, прислонившись к стене, лениво покуривая сигареты и жуя жевательную резинку.
Через переводчика я попытался переговорить с одним лейтенантом, но он ничего важного не знал, однако подтвердил, что наше наступление явилось для них полной неожиданностью. Кроме того, с помощью этого лейтенанта мне удалось перепроверить полученные от наших офицеров разведки сведения относительно расположения на переднем крае и в глубине обороны неприятельских частей.
При этой первой встрече с американцами я задумался над некоторыми очень важными вопросами. Понимают ли все эти солдаты из-за океана то, что происходит в Европе? Знают ли они, что исход войны, имеющий историческое значение, лежит на Востоке? Представляют ли они себе, к каким последствиям для Европы приведет продолжающееся ослабление Германии?
К сожалению, мне пришлось констатировать, что молодой американский офицер не имел обо всем этом ни малейшего понятия. Американская пропаганда все упростила и просто утверждала, что немцы были и остаются варварами, правит ими дьявол в человеческом обличье, намеревающийся завоевать весь мир, а немецкий народ в этом ему помогает. Поэтому во имя христианства и сохранения цивилизации необходимо нанести Германии сокрушительное поражение и создать такие условия, чтобы она никогда больше не возродилась. И именно к этому сводились мысли лейтенанта, о чем он мне откровенно и заявил.
Около полуночи 16 декабря на нашем участке фронта в сражение вступила танковая группа Пайпера, а южнее в бой пошли танки еще одной танковой группы. Первые известия об их продвижении следовало ожидать на рассвете, и я решил, не раздеваясь, прилечь на матрац, расстеленный прямо на полу, и почти сразу уснул. Последние мои мысли были заняты погодой. Останутся ли ее условия по-прежнему благоприятными для нашей операции? Ведь в течение последнего дня авиация противника нас не беспокоила, а для моих боевых групп это имело огромное значение.
Вскоре меня разбудили и доложили о возвращении одной из моих групп, перешедшей линию фронта еще утром. Новости, которые она принесла, были интересны в основном для командования фронтом. Утром ее людям надлежало явиться ко мне, а до того времени — спать. Это для солдат тогда являлось самым главным.
