Интересно бы знать, имелись ли в главной ставке фюрера соответствующие донесения? Ответить на подобные вопросы мог только сам Адольф Гитлер, но задать их ему мне было не с руки. Тем не менее, несмотря на всю свою озабоченность положением дел, от фюрера я вышел преисполненный оптимизмом.
Встретившийся мне в офицерской столовой фельдмаршал Кейтель выглядел удрученным, хотя и предложил на правах «хозяина дома» встретить Новый год в главной ставке фюрера. Однако я вежливо отказался от приглашения и еще вечером уехал. Полуночный звон колоколов застал меня уже в Кельне, а рано утром мне удалось оказаться снова в своей бригаде.
В начале января 150-я танковая бригада была расформирована, но большинство служивших в ней добровольцев предпочло остаться в моих истребительных частях СС. В этой связи нельзя не отметить то состояние духа, которое в те месяцы царило в германских вооруженных силах, — желание принять участие в специальных операциях изъявляло гораздо больше добровольцев, чем могли вместить в себя истребительные части.
Ранее, еще в ноябре 1944 года, я получил от Гиммлера разрешение вербовать в них добровольцев из всех воинских формирований и дислоцировавшихся на родине штабов войск СС. Он отправил всего лишь простой циркуляр, но результат от этого превзошел все ожидания — добровольно перейти в мою часть особого назначения изъявило желание от семидесяти до восьмидесяти процентов всего личного состава войск СС. Когда же в истребительные части решило перейти девяносто пять процентов сотрудников Главного оперативного управления СС, вербовка добровольцев приказом Гиммлера была вновь прекращена. Мне стало известно высказывание начальника Главного оперативного управления СС, который заявил: «Если так пойдет и дальше, то мне придется расформировать все войска СС».
Мы получили одобрение на перевод к нам такого большого числа добровольцев, что смогли полностью укомплектовать истребительную часть «Центр» и вновь пополнить личным составом 600-й парашютно-десантный батальон СС. А большего нам было и не нужно.
Тогда, в начале 1945 года, мне и всем офицерам моего штаба стало абсолютно ясно, что мы вступили в заключительную фазу войны. И когда в начале января русские предприняли большое наступление и добились в нем успеха, то это понимание переросло в уверенность, как и то, что развязка близится скорее с Востока, чем с Запада. Данная уверенность подкреплялась и решениями германского руководства, которые свидетельствовали о том, что оставшиеся в Германии оборонительные силы оно намеревалось использовать главным образом на Восточном фронте.
Уже несколько месяцев Фелькерзам донимал меня просьбами передать ему под командование истребительную часть «Восток». Я тоже считал, что лучшего командира для нее не найти, но до поры до времени отклонял их, так как не желал лишиться такого отличного работника в своем штабе. Когда же ко мне перевели командира полка дивизии «Бранденбург», то в его лице я нашел Фелькерзаму замену и дал согласие. Однако расставание с Фриденталем и всеми нами далось ему, как, впрочем, и всем моим штабным офицерам, нелегко.
Когда фон Фелькерзам 18 января 1945 года принял командование истребительной частью «Восток», дислоцировавшейся в районе населенного пункта Хоэнзальца
[275], русские дивизии были уже совсем близко, и командир корпуса приказал ему оборонять его батальоном город до последнего. Вскоре Хоэнзальца оказался в окружении.
На основании поступавших радиосообщений я мог внимательно следить за ходом боя горстки солдат с намного превосходящими силами противника. Мне было понятно, что положение являлось безвыходным. Понимал это и всегда трезвомыслящий Фелькерзам. К сожалению, у меня не было возможности послать ему подразделения на помощь, и я смог выполнить только одну его просьбу — выслать несколько грузовиков с боеприпасами, которым с трудом удалось проехать в город.
Фелькерзам поддерживал связь только со мной и не имел возможности связываться с другими командными пунктами. В воскресенье 21 января я получил от него следующую радиограмму: «Город удержать невозможно. Следует ли мне подготовиться к прорыву из окружения?»
Я, естественно, взял на себя ответственность за изменение предыдущего приказа и дал свое согласие. Одновременно мною было дано указание попытаться осуществить прорыв той же ночью.
Никогда прежде меня так сильно не расстраивали сообщения, как та радиограмма, которую я получил в послеобеденные часы того же самого дня. Она была подписана майором Хайнцем, а ее текст гласил: «Фон Фелькерзам во время проводимой разведки, которой лично руководил, получил тяжелое ранение в голову. Принял командование батальоном на себя и буду прорываться из окружения этой же ночью».
Мои штабные офицеры чувствовали то же, что и я. Мысль о том, что случилось, не укладывалась у нас в голове — имя фон Фелькерзама было на слуху во всех истребительных частях СС. Из всего батальона во Фриденталь вернулись только два офицера и трое рядовых, которые вследствие перенесенных ими невзгод во время долгих скитаний по занятой противником территории походили на настоящие скелеты. Им пришлось переплывать через реки с ледяной водой и испытывать муки голода из-за отсутствия продовольствия. Однако стараниями нашего доктора они вскоре поправились.
От них мы и узнали о последних событиях в Хоэнзальце. Ночной прорыв, осуществлявшийся двумя клиньями, удался. Безнадежно раненного и находившегося без сознания Фелькерзама они разместили на тягаче, который во время боя потерялся и куда-то пропал. Больше его никто не видел. На следующую ночь русские атаковали основные силы батальона, и об их судьбе нам так и не удалось ничего узнать. В результате фамилии всех солдат батальона были занесены в длинный список с пометкой «Пропал без вести». Имя же Адриана фон Фелькерзама все чаще стало всплывать в наших разговорах. И каждый раз мы задавались одним и тем же вопросом — может быть, ему удалось выжить и он находится в русском плену?
Стремительно ухудшавшееся положение на Восточном фронте привело к тому, что проведение специальных операций в тылу противника утратило свою актуальность, хотя, возможно, они и имели большие шансы на успех. Ведь русские не могли в течение немногих недель основательно прочесать и очистить столь громадные захваченные территории.
Поступало немало сообщений, подтверждавших это. Русские стремились в первую очередь к продвижению вперед и овладению территорией, не заботясь об оставшихся у них в тылу районах. Немецкие телефонные линии продолжали работать на протяжении целых недель, и с нашей стороны можно было связаться с абонентами в тылу у противника. Как-то раз мне рассказали, что одна немецкая фирма в Литц-маннштадте, старинном польском городе Лодзь, позвонила даже в Берлин с просьбой уточнить, надо ли ей продолжать свою работу. Похоже, русские просто проследовали город и не оставили в нем никаких органов гражданского управления.
Мы понимали, что в первую очередь требовалось вывести из строя русские пути снабжения войск, то есть железнодорожные линии, вокзалы и дороги. При этом можно было добыть ценные сведения о передвижениях противника и о положении дел в его тылу. Поскольку подобные операции находились также в ведении Отдела иностранных армий Востока Генерального штаба сухопутных войск, то было проведено несколько совместных совещаний. Тогда я вновь встретился с генералом Кребсом, который был уже начальником штаба у генерал-полковника Гудериана. Он и познакомил меня с генералом Геленом
[276].
