— В таком виде эти сведения докладывать фюреру нельзя, — заявил один из офицеров. — Сначала их следует хоть как-то пригладить.
Три дня спустя меня оставили на обсуждении положения дел на других фронтах и я услышал доклад, из которого следовало, что обстановка везде складывалась, прямо скажем, отчаянная. Такая ситуация вызвала у Адольфа Гитлера ярость, и он в бешенстве закричал:
— Почему мне об этом не доложили раньше?
Гитлер нервно швырнул свои цветные карандаши прямо на карту с такой силой, что часть из них, подпрыгнув, скатилась со стола на пол. Фюрер обрушился с упреками на Йодля, на Главное командование сухопутных войск и на люфтваффе. Все смущенно молчали, а я под воздействием такого гневного напора медленно отодвинулся назад и спрятался за спинами офицеров. Ведь под этот гнев мог попасть и я. Еще хуже мне показалась внезапная смена настроения фюрера — он неожиданно успокоился и заговорил спокойным голосом, начав уточнять у другого генерала интересовавшие его вопросы.
— Имеются ли в наличии необходимые резервы? Возможно ли организовать своевременное снабжение? Есть ли поблизости саперные части? — расспрашивал Гитлер.
В результате вопросы, связанные с подтягиванием резервов и ремонтом путей подвоза, были решены, и мне показалось, что положение на том участке фронта должно стабилизироваться.
После обеда я навестил своих знакомых, находившихся в главной ставке фюрера, и никто из них не смог мне сказать что-либо утешительное. Тогда я решил часика на полтора отключиться от всех забот и посетить сауну. Что может быть лучше, когда тело начинает разомлевать под воздействием обжигающего пара, а потом подвергается тонизирующему массажу! После этих процедур я снова был бодрым и свежим, а также готовым к долгому ночному заседанию. Жаль только, что озера находились слишком далеко, ведь после жаркой парной купание в холодной воде пошло бы только на пользу!
Прогуливаясь по дорожкам главной ставки фюрера, я неожиданно встретил Ханну Райч. Мы дружески поприветствовали друг друга, и мне подумалось, что как хорошо, что во время короткого испытания «Фау-1» с этой смелой женщиной ничего не случилось. Она рассказала, что находится в ставке вместе с генерал-полковником фон Граймом, и, показав место, где она разместилась, спросила:
— Не желаете вечерком заглянуть к нам на огонек?
Я с удовольствием принял ее приглашение, заметив, что смогу прийти только после окончания вечернего обсуждения обстановки.
— Ничего, мы тоже долго не ложимся, ведь начались очень серьезные дела. Приходите! Ждем вас! — откликнулась она, и мы расстались.
После окончания вечернего доклада обстановки в кромешной темноте я еле нашел ее жилище. Была уже глубокая ночь, но Ханна не спала. В большом помещении, служившем одновременно и спальней и гостиной, она представила меня генерал-полковнику фон Грайму. Светлые ухоженные волосы красиво обрамляли его лицо с приятными, ярко выраженными чертами. Ниже Рыцарского креста красовался орден «За заслуги»
[228] Первой мировой войны.
Вскоре между нами завязался оживленный разговор о войне и роли в ней авиации. Я был буквально поражен, с каким подъемом и воодушевлением говорил этот генерал. Выяснилась и причина его пребывания в главной ставке фюрера. Рейхсмаршала Германа Геринга должны были отстранить от командования Верховным командованием люфтваффе, а на его место Гитлер хотел назначить фон Грайма. Пока не все вопросы были утрясены — кадровое ведомство хотело сохранить Геринга в составе люфтваффе, но с этим фон Грайм был не согласен. Фюрер же еще своего последнего слова не сказал.
Я провел две ночи напролет за разговорами с этими замечательными людьми. И Ханна и фон Грайм являлись идеалистами в лучшем смысле этого слова. Для меня было удивительно, хотя и не ново, с какой яростной критикой обрушился генерал на руководство люфтваффе и в особенности на Геринга.
— Люфтваффе слишком долго почивали на заслуженных лаврах 1939 и 1940 годов, не задумываясь о будущем, — утверждал фон Грайм. — На одних только утверждениях Геринга о том, что наша авиация является самой лучшей, быстрой и храброй, войну не выиграть.
Фон Грайм с горечью говорил также о том, как решались вопросы оснащения люфтваффе в последние годы. Сейчас я не могу с точностью передать содержание всех тех многочасовых разговоров, но кое-что осталось в моей памяти — на вооружение, хотя и с большим опозданием, должны были поступить новые реактивные истребители.
— Возможно, с их помощью нам удастся прекратить постоянные налеты вражеской авиации на немецкие города и хотя бы частично восстановить наше превосходство в воздухе, — предполагал генерал.
Мы искали и не находили ответы на мучившие нас вопросы. Почему эти реактивные истребители не поступили на вооружение гораздо раньше, если их разработка была завершена еще в 1942 году? Неужели и здесь мы сталкивались еще с одной досадной главой немецкой военной истории, озаглавленной словами «Слишком поздно»?
К сожалению, тогда генерал-полковник фон Грайм не стал главнокомандующим люфтваффе. Его назначили на эту должность только в последние дни апреля 1945 года, когда Берлин лежал уже в руинах. Во время облета окруженной столицы, в котором принимала участие и его верная спутница Ханна Райч, он был тяжело ранен, а две недели спустя под Кицбюэлем
[229] попал в плен к американцам.
Чтобы союзники не принудили генерала давать показания против его бывшего главнокомандующего Геринга, он покончил с собой. Этот человек чести унес с собой в могилу свидетельства о вине Геринга перед немецким народом.
На третий день после вечернего обсуждения обстановки мне было предложено остаться. На совещании присутствовали: Кейтель, Йодль, Риббентроп и приехавший в этот день в ставку фюрера Гиммлер. Мы заняли места за уже упоминавшимся круглым столом, и Адольф Гитлер еще раз коротко осветил положение дел на юго-востоке, подчеркнув, что стабилизировавшийся накануне фронт по границам Венгрии должен быть удержан любой ценой. На огромном выступе в сторону востока находилось более миллиона немецких солдат, которые в случае внезапного прорыва фронта были бы безвозвратно потеряны.
— Мы получили секретные сведения о том, что правитель Венгерского королевства адмирал Хорти пытается установить с врагами контакт с целью заключения сепаратного мира, что будет означать потерю наших армий, — продолжил фюрер. — Причем переговоры он пытается вести не только с западными державами, но и с Россией. Он готов подчиниться даже Кремлю.
Гитлер на секунду замолчал и посмотрел на меня.
