— И есть еще на свете люди, которые смеют утверждать, что нет Бога и что не существует на земле наказания для злых! — с благоговением произнес Джон.
Глава XXV
Между тем
Джон, как, вероятно, помнят читатели, покинул Муифонтейн приблизительно в конце декабря, и вместе с ним из этого мирного уголка скрылись жизнь и веселье.
— Милая Бесси, — однажды вечером обратился к племяннице старик Крофт, — у нас стало очень скучно и тоскливо без Джона.
С этим замечанием мысленно согласилась и Бесси, тихо плакавшая в сторонке.
Несколько дней спустя пришло известие об осаде Претории, но при этом о Джоне не было сказано ни слова. Они узнали лишь то, что он благополучно проехал через Стандертон, но затем оставались в полной неизвестности относительно его дальнейшей судьбы. Дни шли за днями, и о нем все не было ни слуху ни духу. И вот однажды вечером Бесси дошла до состояния, близкого к истерике, и горько разрыдалась.
— Ну для чего вы его послали в Преторию? — набросилась она на дядю. — Это было просто нелепо с вашей стороны. Я отлично знала, что это напрасно. Ведь он все равно был бы не в состоянии помочь Джесс вернуться домой; в лучшем случае они оба оказались запертыми в Претории. А теперь его уже нет на свете — я знаю, что его застрелили буры. И все это из-за вас! Если он только убит, то я никогда больше не буду с вами разговаривать!
Старик удалился в свою комнату, несколько смущенный подобным обращением Бесси, что было не в ее характере.
«Да, конечно, — рассуждал он сам с собой, — это вполне естественно: женщины превращаются в диких зверей, коль скоро дело идет о мужчине».
В его словах была доля правды, но во всяком случае дикий зверь дома — не особенно приятное животное, в чем и убедился старик в течение последующих двух месяцев. Чем больше Бесси вдумывалась в свое положение, тем больше выходила из себя. Она забыла о том, что сама согласилась на отъезд своего жениха. Короче, ее характер до того испортился, что старик даже не осмеливался упоминать при ней имени Джона.
Политическое состояние страны также наводило старика на размышления. Начать с того, что на другой день по отъезде Джона двое или трое оставшихся верными присяге буров и один английский торговец с берегов озера Крисси в Новой Шотландии, проезжая мимо Муифонтейна, заехали к Крофту и стали умолять его бежать в Наталь, пока еще есть время. Они уверяли, что буры убьют всякого англичанина, который не сумеет дать им отпор. Но старик и слышать не хотел о бегстве.
— Я англичанин, — стоял он на своем, — и не допускаю мысли, чтобы они могли тронуть меня, меня, который прожил среди них более двадцати лет. Во всяком случае я не намерен ни с того ни сего покидать насиженного гнезда из-за какой-то там шайки разбойников. Если они убьют меня, то ответят перед законом, а потому полагаю, что они скорее всего оставят меня в покое. Бесси может ехать, если желает, но я останусь здесь до конца.
Бесси тоже наотрез отказалась двинуться куда бы то ни было, и верные короне буры отправились дальше, удивляясь подобной самоуверенности и национальной гордости англичан.
Разговор этот происходил во время обеда, а встав из-за стола, старик Крофт решил еще одним способом выказать свое презрение к врагам. Подойдя к шкафу, стоявшему в его спальне, он вытащил оттуда огромных размеров национальный флаг и, держа его в руках, быстро прошел на лужайку перед домом, где высилась мачта, с верхушки которой открывался вид на далекое пространство. На этой мачте старик обычно выкидывал флаг в день рождения королевы, на праздник Рождества Христова и в другие высокоторжественные дни.
— Поди-ка сюда, Яньи, — подозвал он слугу, предварительно поклонившись знамени, — подними его как можно выше, а я отдам честь!
И как только широкий флаг взвился на мачте, он снял шляпу и своим мощным голосом закричал: «Гип, гип, ура-а-а!» — до такой степени оглушительно, что Бесси как сумасшедшая выбежала из дому посмотреть, в чем дело. Не довольствуясь этим, он велел принести лестницу и закрепить на высоте пятнадцати футов над землей веревку для того, чтобы никто не мог достать до нее с целью спустить флаг.
— Ну вот, — промолвил он, — я прикрепил свои убеждения на мачте. Пусть все знают, что здесь живет истый верноподданный англичанин.
Смешай их хитрости,
Разрушь их рабское лукавство,
— Аминь! — произнесла Бесси, успевшая за это время составить собственное мнение относительно благоразумия национального знамени, которое всякий раз, как только крепчал ветер, выказывало полнейшую нерешительность, что едва ли могло подействовать успокоительно на чересчур взволнованные умы патриотов.
Два дня спустя вдали показались трое буров. Завидев развевающийся флаг, они примчались во весь опор, чтобы узнать о причине такой демонстрации. Старик заметил их еще издали и потому, взяв в руки ружье, встал возле мачты. Он чувствовал особенное благоговение к национальному знамени и потому был уверен, что и буры не осмелятся до него дотронуться.
— Что это значит, дядюшка Крофт? — осведомился один из них, по-видимому старший, хотя старик знаком был со всеми тремя.
— Это значит, что тут живет англичанин, — последовал короткий ответ.
— К черту негодную тряпку! — воскликнул новоприбывший.
— Сперва я вас отправлю к черту, — пригрозил старик.
Бур слез с лошади и направился было к мачте, но в это время увидел направленное на него дуло ружья.
— Вам придется сначала иметь дело со мной, — заметил старик, после чего все трое, посовещавшись друг с другом, убрались восвояси, оставив его в покое.
Дело в том, что, несмотря на свою преданность короне, старик Крофт пользовался большой популярностью среди буров, которые его знали еще детьми, и являлся членом народного собрания, в которое его избирали дважды. Только этим и можно было объяснить тот факт, что, несмотря на восстание, он продолжал безнаказанно жить в стране и не был вынужден, подобно другим, идти против своих же соотечественников или же подвергнуться заключению в тюрьму.
Со времени эпизода с флагом прошло недели две, когда пронесся слух об уничтожении английского отряда при Лейнгс Нэке. Сперва старик отказывался верить этому известию.
— Не может быть, чтобы нашелся в английской армии такой сумасшедший генерал! — воскликнул он. Тем не менее известие вскоре подтвердилось.
Прошла еще неделя, и страну облетела новая весть о поражении англичан при Ингого. Старик узнал об этом в день сражения, утром восьмого февраля, от одного очевидца кафра. По словам последнего, англичане дрались храбро, но «их ружья устали», а потому кафр был уверен, что за ночь всех англичан перебьют. Буры же, наоборот, нисколько, казалось, не пострадали в сражении, главным образом из-за того, что англичане стреляли из рук вон плохо. Известие это повергло всех в уныние. В полночь вернулся нарочный из туземцев, отряженный Крофтом на место сражения, и сообщил, что английский генерал с большими потерями отступил к лагерю, побросав всех раненых, из коих большинство умерло, так как ночь после битвы выдалась сырая и холодная.
