Генрих Карлович сказал Саше, что пришлет завтра несколько человек, чтобы помочь нам с переноской вещей с прицепа, и, подсказав, как мне проще найти себе школу, оставил свой телефон и, попрощавшись, направился к машине.
Мы ещё раз прошлись по комнатам. В холле был небольшой диван, стол и два книжных шкафа, явно сделанные уже здесь. В спальне, где жили взрослые, стояла большая двуспальная кровать с прикроватными тумбочками, был большой встроенный шкаф для одежды и довольно разболтанный стул, в следующей спальне, судя по оставшимся на стенах картинкам и салфеткам, видимо, жили девочки — там остались две кровати и стол для занятий, в следующей была только двухъярусная кровать, а последняя была совсем пустой, только на подоконнике стояла игрушечная машинка.
В кухне же напротив осталось почти всё: и большой обеденный стол с длинной лавкой с одной стороны и полудюжиной табуретов с другой, и тоже немаленький стол для готовки со шкафами над ним, и мойка на две раковины. Плиты, правда, не было, но я знала, что на прицепе приехала новая.
Тут кто-то постучал в дверь. Мы дружно выскочили в прихожую и обнаружили на крыльце пару — мужчину лет тридцати пяти и женщину немногим старше Саши.
— Добрый вечер, мы ваши соседи, — женщина показала на следующий дом по нашей стороне. — Меня зовут Катя, а его, — тут она повернулась и нежно прикоснулась к руке мужчины, — Антон, он мой муж. Мы увидели, что вы заселились, и пришли познакомиться.
Мы представились, и я увидела, что в отличие от новичков, старожилы на слова «приёмная дочка» отреагировали понимающими и сочувствующими взглядами.
Антон посмотрел на наш прицеп.
— Девчата, а вы вещи привезли с собой?
— Да, — ответила Саша.
— Так надо их занести.
— Генрих Карлович обещал завтра дать несколько человек, чтобы помочь.
Антон махнул рукой:
— Зачем беспокоить Генриха, мы сейчас быстренько всё затащим сами. Я только мужиков свистну, — и быстро сбежал с крыльца и направился к соседнему дому.
Тут Саша спохватилась и пригласила Катю в дом. На кухне мы присели на табуреты и Саша спросила у Кати, работает ли ещё магазин на соседней улице, мимо которого мы проезжали. Получив утвердительный ответ, попросила меня съездить туда и купить продуктов на «быструю поляну», ну и «чё-нибудь» мужчинам. Катя подсказала не забивать себе голову и взять трёхлитровую бутыль с вишнёвкой и угощение, и голова завтра у мужиков болеть не будет. Саша дала мне пятьдесят экю, и я, цапнув по дороге ключи, побежала к «индусику».
Продуктами я закупилась быстро, продавец и пара покупательниц, поняв, что мне надо, подсказали мне, что лучше взять и как это приготовить по-быстрому.
Вернувшись, я увидела, что прицеп наполовину уже разгружен, и четверо мужчин во главе с Антоном разносят по дому ящики. Я отправилась на кухню, где Саша с Катей распаковывали холодильник, и уже стояли два ящика с надписью «посуда». Быстро разобравшись с их содержимым, я мысленно поблагодарила Сашину маму за подбор посуды, быстренько помыла необходимое количество мисок и тарелок и стала готовить закусь.
В доме стоял шум, за стенкой в постирочной было слышно, как двое из гостей «по-русски» обсуждали подключение стиральной машины, пока на них не шикнула Катя.
Я поставила вариться на «Шмеле» десяток яиц и начала строгать колбасу и сыр, радуясь про себя, что продукты здесь действительно дешёвые.
Саша с Катей тем временем закончили мыть холодильник и переключились на морозильник. Попутно Катя рассказывала о своей жизни здесь, о том, как встретила своего Антона, о том, как в начале сухого сезона родила сыночка, и что он на днях пошёл, и что они с мужем планируют не меньше четверых. Саша вслух удивилась таким наполеоновским планам, на что Катя ей ответила:
— Во-первых, здесь реальная потребность в людях, и иммигранты из-за ленточки вопроса не решат, а только те, кто родился здесь, те, для кого здесь — родина. Вот поэтому дети всячески приветствуются. Во-вторых, дети — это и обеспечение старости родителей, хоть пенсионную систему и создают, но всё равно расчёт на семью значит не меньше. Ну и как это ни жутко говорить, но детская смертность от несчастных случаев здесь намного больше, чем «за ленточкой», и иметь одного ребёнка — это трястись от страха за него всю жизнь.
— А если у тебя их несколько, ведь всё равно будешь над каждым трястись, — удивилась я.
— Конечно, будешь, — согласилась Катя. — Просто понимаешь, вот когда я ещё жила «за ленточкой», у нас в доме была женщина, личная жизнь у неё не сложилась, родила одна, когда ей было уже сорок, а когда пацану было десять — его сбила машина. Год спустя она выбросилась из окна. И я, хоть и считаю самоубийство страшным грехом, но почему она это сделала — я понимаю. Одиночество в старости — страшная вещь.
Мы на некоторое время замолчали, а я подумала про себя, что Катя, наверное, всё-таки права, и мне тоже нужно будет обязательно родить несколько детей. Но сначала закончить школу, получить профессию и выйти замуж. Почему-то в неизбежности последнего пункта у меня сомнений не было.
Тем временем мужчины затащили в кухню уже собранную газовую плиту и стали её подключать, попутно ответив на вопрос Саши, что газ здесь баллонный, в маленькой белой будочке около ворот стоит шесть штук стандартных баллонов и хватает их очень надолго.
Пока мы разговаривали, я успела закончить с салатом и покрошить в него уже остуженные и почищенные Катей яйца.
Мужчины закончили с расстановкой вещей с прицепа и даже разобрали и занесли в гараж фанерные борта, и теперь, собравшись на кухне, мешались, пытаясь поучаствовать в сервировке стола, но Катя шикнула на них и погнала мыть руки.
Когда они вернулись и все уселись за стол, Антон разлил по кружкам вишнёвку, мне тоже хотели налить, но после Сашиного грозного «молодо-зелено-беременно» вишнёвку мне заменили компотом ассорти, который был принесен Катей, когда я ездила за продуктами.
Самый старший, Петрович, внешне неуловимо похожий на Винни-Пуха, поднял кружку:
— Ну, девочки, чтоб вам жилось здесь долго и счастливо!
Все выпили и набросились на салат и нарезку, а за столом потёк обычный в таких случаях трёп «за жизнь». Оказалось, что Антон и Петрович работают на том же заводе, на который устроилась Саша, и они стали рассказывать ей про завод, а Петрович ударился в воспоминания о том времени, когда завод строился. Меня немного удивило, что нас не расспрашивали о наших делах на старой земле, уже потом я узнала, что здесь не принято допытываться о «заленточных» делах человека, захочет — расскажет сам.
По ходу разговор незаметно перешёл на мою беременность, и я опять увидела иное, чем «за ленточкой», отношение к юной мамочке. Доброжелательные шуточки, пожелания «благополучного разрешения проблемы», тост за здоровье и счастье мой будущей дочки. Всё это было так тепло и от сердца… Я не выдержала и разревелась.
Петрович сгрёб меня в охапку, стал утешать и рассказывать, как зимой восемнадцатого «влетела» его младшая дочка:
