– Конечно, – ответил Мюррей с неким высокомерием.
Мимолётное насмешливое выражение промелькнуло по лицу Джервеса.
– Весьма благородно с вашей стороны, – сказал он, – весьма! Мой дорогой мальчик, у вас будет этот шанс. Потому что я – я бы не сделал принцессу мадам Джервес ни за что на свете! Она не создана для домашней жизни, и, простите меня, я не могу вообразить её в роли довольной chatelaine
13 вашего огромного древнего шотландского замка в графстве Росс.
– Почему же нет?
– С художественной точки зрения эта мысль абсурдна, – лениво произнёс Джервес. – Однако я не стану вмешиваться в ваши ухаживания.
Лицо Дензила просветлело.
– Вы не станете?
– Не стану! Обещаю! Но, – и здесь Джервес замолчал, глядя своему другу прямо в глаза, – запомните, что если вы упустите свой шанс, – если мадам даст вам отставку, если она не согласится стать шотландской chatelaine и слушать волынку ежедневно за каждым ужином, – то вам в таком случае не придётся ожидать от меня равнодушия к собственным страстям. Она не станет мадам Джервес – о нет! Её не попросят подавать pot-au-feu
14; она сыграет роль той, в которую нарядилась этой ночью; она станет другой Чаровницей для другого Аракса, хотя дикие времена Египта уже позади!
Внезапная дрожь пробежала по его спине, когда он это говорил, и инстинктивно он обернул белые складки своего колоритного одеяния плотнее вокруг себя.
– Какой холодный ветер задувает из пустыни, – сказал он, – злое дыхание песков на вкус как пыль мумий, уносимая из щелей гробниц царей. Пойдёмте внутрь.
Мюррей взглянул на него с каким-то тоскливым отчаянием.
– И что же делать? – спросил он. – Не могу дать самому себе ответ и, судя по вашим словам, вы тоже.
– Мой дорогой друг, или враг, кем бы вы себя ни считали, за себя я в любом случае могу дать ответ, а именно, как я вам сказал, я не стану предлагать принцессе выйти за меня. Вы, напротив, это сделаете. Bonne chance!
15 Я никак не стану препятствовать мадам принять благородное положение, которое вы намереваетесь ей предложить. И пока дело не зашло дальше и не определило счастливчика, мы не вцепимся друг другу в глотки, подобно волкам, которые выясняют права на ягнёнка; мы изобразим самообладание, даже если у нас его нет. – Он помолчал и добродушно положил одну руку на плечо молодому человеку. – Это принимается?
Дензил молча кивнул головой в знак согласия.
– Хорошо! Вы мне нравитесь, Дензил, вы очаровательный парень! Вы горячая голова и слишком мелодраматичны в любви и ненависти, – да! – в этом вы могли бы быть провансальцем, вместо шотландца. Прежде чем я узнал вас, у меня было смутное предубеждение, что все шотландцы смехотворны, – не знаю почему. Они ассоциировались у меня в уме с волынками, коротенькими юбками и виски. Я и понятия не имел о таком типаже, который олицетворяете вы: тёмные красивые глаза, физическая сила и безудержный нрав, который скорее напоминает юг, чем север; и сегодня вы так не похожи на общепринятый образ домашнего вечернего застолья у горцев, что могли бы поистине оказаться флорентийцем в чём-то большем, чем только костюм, который вам так идёт. Да, вы мне нравитесь, и ещё больше вас мне нравится ваша сестра. Вот почему я не желаю ссориться с вами – я бы не смог огорчить мадемуазель Хелен ни за что на свете.
Мюррей бросил на него быстрый, несколько злобный косой взгляд.
– Вы странный парень, Джервес. Пару лет назад вы были почти влюблены в Хелен.
Джервес вздохнул.
– Правда. Почти. Именно так. «Почти» – весьма подходящее слово. Я столько раз был почти влюблён. Но никогда я не был сражён наповал женским взглядом и повержен – повержен в безумный вихрь сладострастия и примешанного яда. Мою душу никогда не душили кольца женских волос – чёрных волос, словно ночь, – в чьих ароматных петлях сверкает драгоценная змея… Я ещё никогда не ощущал внутреннего ужаса от любви, будто крепкий напиток просачивается через кровь в самый мозг и там творит неразрешимую путаницу из времени, пространства, вечности – всего, кроме самой страсти; никогда, никогда не чувствовал я всего этого, Дензил, до сегодняшней ночи! Сегодня! Ба! Это дикая ночь танцев и дурачеств – и принцесса Зиска виновна во всём этом! Не глядите таким трагическим взглядом, мой добрый Дензил, о чём вы теперь тревожитесь?
– О чём тревожусь? О небеса! Вы ещё спрашиваете! – И Мюррей взмахнул руками в смешанном отчаянии и нетерпении. – Если вы влюблены в неё так дико и безудержно…
– Это единственный вид любви, о котором мне известно, – сказал Джервес. – Любовь и должна быть дикой и необузданной, чтобы спасти себя от banalite
16. Она должна быть летней грозой: тяжко нависшими тучами размышлений, молнией страсти, затем раскатом, ливнем и в конце ласковым солнцем, улыбающимся ласковому миру скучной, но всепоглощающей рутины и послушной условности, заставляя верить в то, что никогда и не было такой вещи, как миновавший шторм! Утешьтесь, Дензил, и доверьтесь мне, у вас будет время сделать ваше благородное предложение, и мадам было бы лучше принять вас, поскольку ваша любовь будет бесконечной, а моя нет!
Он говорил со странной горячностью и раздражительностью, и глаза его омрачились внезапной тенью печали. Дензил, поражённый этими словами и его поведением, глядел на него в каком-то беспомощном возмущении.
– Так вы признаёте себя жестоким и безнравственным? – сказал он.
Джервес улыбнулся, нетерпеливо дёрнув плечами.
– Признаю? Я об этом и не знал. Неужели неверность женщинам – это жестокость и недостаток нравственности? Если так, то все мужчины должны подпасть под обвинение вместе со мной. Потому что мужчины изначально были варварами и всегда смотрели на женщин, как на игрушки или рабынь; окраска варварства ещё не совсем сошла с нас, уверяю вас, в любом случае, с меня не сошла. Я чистый дикарь; я воспринимаю любовь женщины, как своё право; если я добиваюсь её, то наслаждаюсь, сколько мне это приятно, но не дольше, и все силы неба и земли не привяжут меня ни к одной женщине, от которой я уже устал.
– Если таков ваш характер, – чопорно заявил Дензил, – то лучше бы принцессе Зиска об этом узнать.
– Правда, – и Джервес громко рассмеялся. – Так скажите же ей, mоn ami! Скажите ей, что Арман Джервес беспринципный негодяй, недостойный одного взгляда её ослепительных глаз! Именно так вы заставите её обожать меня! Мой добрый мальчик, известно ли вам, что есть нечто очень необычное в том притяжении, которое мы называем любовью? Это предопределение судьбы, и если одна душа так устроена, что должна встретиться и слиться с другой, то ничто не сможет препятствовать этому. Так что, поверьте мне, я вполне равнодушен к тому, что́ вы скажете обо мне Madame la Princesse или кому-то ещё. Если она действительно полюбит меня, то полюбит не мой характер и не мои взгляды – это будет нечто неопределимое, неясное, чего никто на земле не в силах объяснить. А теперь мне пора идти, Дензил, и потребовать у красавицы свой вальс. Постарайтесь не казаться таким несчастным, мой дорогой друг, я не стану ссориться с вами ни из-за принцессы, ни по другим поводам, если смогу; поскольку я не желаю вас убивать, а я убеждён, что ваша смерть, а не моя, станет результатом нашей схватки!
