«О ты, кого я обожаю!
Во сне ли ты, кого я так люблю?
И твою душу призываю,
Не чувствуешь ли угрызений ты?
Пойдем со мною, коли любишь,
Жить в этих пустошах вдвоём
Мы будем только для себя
О всей вселенной позабыв!»
И что-то похожее на дымку слёз затуманило его глаза, когда он повторил наполовину механически и мечтательно:
«О ты, кого я обожаю!
Во сне ли ты, кого я так люблю?»
Глава 13
Ради тех не путешествующих англичан, кто ещё не успел разбить бутылку из-под содовой о Сфинкса, или съесть сэндвичи в честь бессмертной памяти Хеопса, быть может, есть необходимость пояснить, что отель «Мена Хаус» – это длинное, запутанное, многокомнатное здание, расположенное в пяти минутах ходьбы от Великих Пирамид, а также счастливый обладатель поля для гольфа и мраморного бассейна. Такая вездесущая неприятность, как фотограф-любитель, мог бы воспользоваться в ней тёмной комнатой для проявки своих более или менее приличных слайдов; там имелся даже свой постоянный священник для склонных к набожности гостей. Со священником и тёмной комнатой чего же ещё желать ненасытной душе современного туриста? Одни номера в отеле «Мена Хаус» были маленькие и душные, другие – огромные и обставленные со вкусом; принцесса Зиска занимала один из лучших «сьютов», обосновавшись в нём со всей подобающей роскошью. Она уехала из Каира внезапно и без видимых приготовлений на следующее утро после приёма, на котором поразила гостей своим танцем, и она даже не удосужилась заглянуть в «Джезире Палас» и попрощаться с кем-либо из его постояльцев. Быть может, она понимала, что её несколько развязное поведение испугало нескольких почтенных ханжей; и, вероятно, она сочла, что переезд в отель на расстоянии всего лишь часа пути от Каира не будет воспринят, как отстранение от каирского светского общества. В её пустынное убежище за ней последовали доктор Дин, Арман Джервес и Дензил Мюррей, которые все прибыли в «Мена Хаус» одним экипажем и находились в здравом и рассудительном состоянии разума. Они подоспели как раз вовремя, чтобы увидеть Сфинкса в лучах огненного пламени заката, окрасившего золотые пески в тёмно-красный цвет и придавшего гранитному монстру вид жестокого идола посреди моря крови. Сверкающая краснота небес полыхала в его каменных глазах и наделяла его живым взглядом, как у задумчивого убийцы, и то же сияние, удачно играя на полупрезрительных, получувственных губах, заставляло его улыбаться с видимой сладострастной насмешливостью. Взгляд доктора Дина ненадолго оказался прикованным к странной прелести этого пейзажа, и, повернувшись к двум своим молчаливым товарищам, он вдруг произнёс:
– И всё-таки есть что-то в этой необъяснимой загадочности Сфинкса. Это не сказки, а истина. Существует некая загадка, которую необходимо разрешить, и этот монстр знает ответ! Женское лицо, а тело зверя – Духовность и Материализм в одном! Это жизнь и даже больше того – это любовь. Снова и снова она учит нас одной и той же удивительной и ужасной тайне. Мы стремимся ввысь и падаем; любовь охотно окрылила бы нас, но бренное тело лежит пластом – оно не способно воспарить к Вечному Свету.
– Что такое Вечный Свет? – спросил Джервес. – Откуда нам знать, что он есть? Мы не можем это доказать. Этот мир есть то, что мы видим, с чем имеем дело, а также мы сами. Душа не может жить без тела…
– Неужели? – сказал доктор. – А как же тогда тело живёт без души?
Это был неожиданный, но справедливый вопрос, и Джервес оказался явно им озадачен. Он не нашёл ответа, и Дензил тоже, и они все трое медленно вошли в «Мена Хаус», где их почтительно приветствовал вежливый хозяин, заверив, что их комнаты уже приготовлены, а также что «мадам принцесса Зиска» ожидает их к ужину вечером. При этом известии Дензил Мюррей сделал знак Джервесу, намекая на то, что им нужно переговорить наедине. Джервес отошёл с ним в сторону.
– Дайте мне шанс! – истово выпалил Дензил.
– Берите его! – апатично ответил Джервес. – Пусть эта ночь засвидетельствует соединение ваших с принцессой сердец, я не стану вмешиваться.
Дензил уставился на него в сердитом удивлении.
– Вы не станете мешать? Ваша прихоть что, уже поутихла?
Джервес поднял свои тёмные, блестящие глаза и пристально поглядел на потенциального врага со странным мрачным выражением.
– Моя «прихоть»? Мой мальчик, следите за своими словами! Не злите меня, потому что я опасен! Моя «прихоть»! Да что вам известно об этом? Вы горяч и молод, но северная кровь охлаждает ваш пыл, тогда как я, мужчина в самом расцвете сил, – южанин, а южный огонь сдержать нелегко. Видели вы спокойный океан, гладкий как стекло, с одной лишь рябью на поверхности глубокой синевы, которая предвещает, что, быть может, скоро поднимется волна? А видели вы дикий шторм, рвущийся из чёрных туч и в одно мгновение превращающий эту тихую ширь в не что иное, как вихрь ярости стихий, в котором даже крик чайки теряется и тонет в шуме волн? Такой вот шторм только и можно сравнить с этой «прихотью», как вы только что охарактеризовали мои чувства к той женщине, которая смертельно поразила нас обоих и повергла к своим ногам, – ибо я полагаю, что к тому всё и идёт. Жизнь невозможна в таком эмоциональном напряжении, в каком мы оба сейчас находимся…
Он оборвал свою речь, а затем продолжил уже более спокойным тоном:
– Говорю вам: используйте свою возможность, пока она у вас есть. После ужина я оставлю вас с принцессой наедине. Я выйду на улицу для прогулки с доктором Дином. Дерзайте, потому что, пока я жив, это ваш единственный шанс! Дальше – мой ход! Так оцените же моё благородство сегодня!
Он стремительно повернулся и через секунду уже исчез. Дензил Мюррей с минуту постоял на месте, глубоко задумавшись и стараясь оценить своё положение. Он был безумно влюблён в женщину, к которой его единственная сестра питала самую острую неприязнь; и эта сестра, которая прежде была для него всем, превратилась теперь практически в пустое место на фоне этой всепожирающей страсти внутри него. Его ни капли не волновало её спокойствие и дальнейшее будущее, хотя он ощущал некие жалостливые угрызения совести, думая о её мягком внимании и обречённой покладистости в случаях нередкого проявления нетерпения и вспыльчивости с его стороны; но, в конце концов, она была только его сестрой, ей не понять теперешнего состояния его разума. Потом был ещё Джервес, которого в течение нескольких лет он почитал за одного из самых близких и преданных друзей; теперь он превратился в его врага и соперника, несмотря на всю внешнюю учтивость и гражданское самообладание. По факту, он, Дензил, одиноко стоял лицом к лицу со своей судьбой: рискнуть ради сверкающего искушения очаровательных глаз Зиска – завоевать её или потерять навсегда! И, таким образом оценив каждый пункт, он устало убедился в том, что что бы ни ждало его впереди – победа или провал, – развязка принесёт с собой больше несчастий, чем радости.
Когда тем же вечером он вошёл в гостиную принцессы, то обнаружил, что Арман Джервес и доктор уже были там. Сама принцесса, наряженная в вечернее платье, пошитое в весьма модном и элегантном парижском стиле, приняла его со своим обычным изяществом и заботливо выразила надежду, что воздух пустыни пошёл ему на пользу после страшной жары Каира. Разговор шёл лишь об условностях. Ох уж эти условности! Какой мир подавленных эмоций порой скрывается за ними! Как сложно осознать, что мужчина и женщина, приветствующие друг друга со спокойной учтивостью в переполненной гостиной, есть те двое, кто, стоя лицом к лицу в тишине под луной в некой уединённой лесной роще или тенистом саду, впервые в жизни внезапно ощутили дикую страсть, в которой никогда не посмели бы признаться! Под условностями прячутся трагедии – такие тайны похоронены под ними, что и ангелы порой плачут! И тем не менее они – стражи сильных эмоций; и странный пафос двоих человек, вежливо беседующих о погоде, в то время как души обоих взывают к иному, иногда, несмотря на всю абсурдность, спасает положение.
