– Вы говорите так, будто и сами любили, доктор, – сказал Джервес с полуулыбкой.
– Так и было, – спокойно ответил доктор, – я любил с полной самоотдачей, именно так страстно и горячо, как и вы описываете любовь. Я благодарю Бога за то, что любимая мною женщина умерла, потому что я не мог обладать ею – ведь она уже была замужем, и я бы никогда не обесчестил её похищением у законного супруга. Так что Смерть вмешалась и отдала её мне навеки! – Тут он поднял глаза к торжественному звёздному небу. – Да, теперь между нами ничто не встанет, ни один демон не вырвет её белоснежную душу у меня; она умерла, не познав зла, и она моя – моя каждой клеточкой существа, как мы оба узнаем впоследствии!
Его лицо, не отличавшееся красотою очертаний, обрело восторженное и почти благородное выражение, и Джервес смотрел на него с лёгким налётом ироничного удивления.
– Как я и говорил, ваша мораль охватывает и ваш мистицизм! – сказал он. – Вижу, что вы – один из тех старомодных мужчин, кто считает брак чем-то священным и называет его единственной формой любви, достойной уважения.
– Старомодный – может быть, – ответил доктор Дин, – но я определённо верю в святость брака для женщины. Если бы для мужчины не было установлено некоего барьера, то рухнули бы все границы. Я, если бы пожелал, мог бы взять любимую женщину для себя, это требовало лишь малого умелого убеждения с моей стороны, поскольку муж её был пропитым негодяем…
– И почему же, во имя Неба, вы этого не сделали? – нетерпеливо спросил Джервес.
– Потому что мне известен конец подобных связей, – печально ответил доктор. – Пара месяцев одурманивающего счастья, а затем последуют годы угрызений совести. Собственная самооценка мужчины падает, и женщина безнадёжно разрушается в социальном и нравственном смысле. Нет, смерть намного лучше, а в моём случае Смерть стала добрым другом, поскольку подарила мне незапятнанную душу любимой женщины, что намного прекраснее её тела.
– Но, к сожалению, неприкасаемо! – сатирически заметил Джервес.
Доктор пристально и холодно посмотрел на него.
– Не будьте в этом так уверены, друг мой! Никогда не говорите о вещах, которых вы не понимаете, вы только впадёте в заблуждение. Духовный мир для вас тайна, так что не берите на себя смелость судить о том, чего не сможете понять, пока это понимание само вас не одолеет!
Он высказал последние слова медленно и с сильным ударением.
– Одолеет меня? – начал было Джервес. – Что вы?…
Он резко остановился, поскольку как раз в этот момент Дензил Мюррей возник в дверях отеля и подошёл к ним нетвёрдым шагом, словно он был пьян.
– Вам бы лучше пойти внутрь, к принцессе, – сказал он, глядя на Джервеса с дикой улыбкой, – она ждёт вас!
– Что с вами, Дензил? – спросил доктор, схватив его за руку, когда тот собрался пройти дальше мимо них.
Дензил остановился, нетерпеливо нахмурился.
– Со мной? Ничего! А что такое?
– О, без обид, без обид, мой мальчик! – и доктор Дин сразу же отпустил его руку. – Мне лишь показалось, что вы выглядите как расстроенный или обеспокоенный человек, вот и всё.
– Жара! Жара! – сказал Дензил хриплым голосом. – Египет мне не на пользу, я думаю! Засушливость почвы порождает лихорадку и безумие! Мужчины – не брёвна и не каменные блоки, они создания из плоти и крови, из нервов и мускулов, нельзя так над ними издеваться…
Он сам себя оборвал на полуслове, задохнувшись от раздражения при этих словах. Джервес пристально поглядел на него, слегка улыбнулся.
– Издеваться над ними каким образом, Дензил? – спросил доктор добродушно. – Дорогой мальчик, вы говорите ерунду. Идёмте, прогуляемся со мною, воздух исполнен ароматов и просто восхитителен, он охладит ваш разум.
– Да, я нуждаюсь в охлаждении! – ответил Дензил, начиная смеяться с каким-то диким весельем. – Многовато вина, многовато женщин, многовато этих заплесневелых древних записей и призрачных пирамид!
Тут он замолчал, быстро добавив:
– Доктор, Хелен и я возвращаемся в Англию на следующей неделе, если всё будет хорошо.
– Конечно, конечно! – успокаивающим тоном заговорил доктор. – Полагаю, что мы все уже начинаем чувствовать, что хватит с нас Египта. Я, вероятно, возвращусь домой с вами. А пока идёмте на прогулку и поговорим, монсеньор Арман Джервес, наверное, пойдёт внутрь и извинится за нас перед принцессой Зиска.
– С удовольствием! – сказал Джервес, а затем, отведя в сторону Дензила, прошептал:
– Скажите мне: вы победили или проиграли?
– Проиграл! – ответил Дензил с яростью сквозь сжатые зубы. – Теперь ваш ход! Но если вы победите, то я убью вас, – это так же верно, как и то, что над нами есть Бог!
– Договорились! Но не раньше, чем я буду к этому готов! Послезавтра ночью я буду в вашем распоряжении, но не раньше!
И с ледяной улыбкой на мрачном, невероятно бледном лице в свете луны Джервес повернулся и, шагая своей обычной лёгкой, стремительной, но неспешной походкой, вошёл в апартаменты принцессы через французское окно, всё ещё стоявшее открытым, из-за которого лишь звуки сладострастной музыки продолжали доноситься по воздуху, когда он исчез.
Глава 14
В полулежачей позе, с вялой грациозной леностью принцесса Зиска наблюдала из-под тенистой бахромы длинных вьющихся ресниц за приближением её едва контролирующего себя любовника. Он направлялся к ней явно порывистой походкой, которая настолько сильно расходилась с общепринятыми приличиями, что могла бы вызвать полное восхищение с чисто художественной точки зрения, несмотря на тот факт, что она скорее выражала страсть и нетерпение, чем соответствовала этикету и обычаям девятнадцатого века. Он уже почти дошёл до неё, когда вдруг осознал, что в комнате кроме принцессы находились ещё две девушки, – молчаливые, закутанные фигуры, которые сидели или скорее пресмыкались на полу, держа в руках древние музыкальные инструменты с причудливой резьбой и инкрустацией, и единственным признаком наличия в них жизни служили огромные, тёмные, сверкающие миндалевидные глаза, которые то и дело поднимались и останавливались на Джервесе в напряжённым и вопросительном взгляде. Странным образом смутившись от их взглядов, он обратился к принцессе тихим голосом:
– Вы не отошлёте своих девушек?
Она улыбнулась.
– Да, незамедлительно, если вам угодно. Но вначале вы должны послушать музыку. Присядьте вот здесь, – она указала своей маленькой, украшенной драгоценностями ручкой на низкое сиденье рядом с собой. – Моя лютнистка споёт вам кое-что – на английском, конечно же! Ведь постепенно весь мир англизировался, так что вскоре не останется отдельных народов. При этом кое-что от романтической южной страсти постепенно прививается и английскому настроению, так что английские песни уже не так глупы, как были когда-то. Я на днях перевела кое-какие стихи одного из древнеегипетских поэтов на английский, вероятно, вам они понравятся. Мирментис, спой для нас «Песнь Тьмы».
